Двойная звезда
Шрифт:
— Я расслабился, — заверил я его. — Спрашивайте меня о чем угодно. Или можем попробовать свободные ассоциации, если хотите, конечно.
— Просто постарайтесь сосредоточиться на том, что вы плаваете в жидкости, — мягко сказал он. — Ведь двойное ускорение заставляет вас чувствовать тяжесть во всем теле, не так ли? Я обычно стараюсь перенести ее во сне. При такой нагрузке кровь отливает от мозга, очень хочется спать. Они собираются снова включить двигатели. Нам всем будет лучше заснуть... Нам будет тяжело... Нам нужно будет поспать...
Я начал было говорить ему, чтобы он убрал часы, иначе они вылетят и разобьются. Но вместо этого уснул.
Когда
— А мы что, снова на двойном ускорении?
— Что? Ах, да! На двойном.
— Прошу прощения, я отключился. Сколько времени я спал?
— О, совсем недолго. Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно. Замечательно отдохнул, в самом деле.
— Это часто дает подобный эффект. Я имею в виду сильное ускорение. Может, хотите продолжить просмотр лент?
— Конечно, как скажете, доктор.
— О'кэй. — Он протянул руку, и комната погрузилась во мрак.
И вдруг меня пронзила уверенность в том, что он снова собирается показывать мне марсиан; я попытался приказывать себе не впадать в панику. Кроме того, я решил, что мне следует помнить о том, что на самом деле их здесь нет. И правда — ведь это всего-навсего их изображения, отснятые на пленку. Конечно, они не должны действовать на меня — в тот, первый раз я просто растерялся от неожиданности.
И действительно, у меня перед глазами появились объемные изображения марсиан — как с мистером Бонфортом, так и без него. Я обнаружил, что способен разглядывать их совершенно равнодушно, не испытывая при этом страха или отвращения.
И вдруг я понял, что смотреть на них доставляет мне удовольствие!
Я издал какой-то возглас, и Кэпек тут же выключил проектор. — Что-нибудь случилось?
— Доктор... вы загипнотизировали меня!
— Вы сами разрешили мне сделать это.
— Но меня невозможно загипнотизировать!
— Прискорбно слышать.
— Так... так значит, вам удалось это сделать. Я не такой уж кретин, чтобы не понимать этого, — сказал я с удивлением и добавил. — Может быть, еще раз попробуем те кадры? Я никак не могу поверить тому, что вы со мной сделали.
Он снова вернул пленку к тому месту, и я снова смотрел и удивлялся. Марсиане, если смотреть на них без всяких предрассудков, вовсе не омерзительны, более того, они даже чем-то симпатичны. В действительности, их необычная грация чем-то сродни изяществу китайских пагод. Они, конечно, внешне ничем не похожи на человека, но ведь на людей не похожи и райские птички, а вед€ райские птички — самые прелестные из живых существ.
Я также начал осознавать, что их псевдоконечности могут быть очень выразительны; их неловкие движения были чем-то сродни неуклюжей дружелюбности щенков. Теперь я понял, что всю жизнь смотрел на марсиан сквозь темную призму ненависти и страха.
Конечно, думал я, мне еще придется привыкать к их вони, но ... и тут я вдруг понял, что обоняю их, чувствую запах, который ни с чем перепутать невозможно — и он ни в малейшей степени не был для меня омерзительным! Он даже нравился мне! — Доктор! — поспешно позвал я. — Ведь этот наш проектор, наверное, имеет «приставку запахов», не так ли?
— А? Нет, полагаю, нет. Совершенно точно — она слишком много весит, чтобы можно
— Но она должна быть. Я явственно ощущаю их запах.
— Так и должно быть, — на его лице отразилось легкое смущение. — Молодой человек, я сделал одну вещь, которая, надеюсь, не причинит вам никаких неудобств.
— Сэр?
— Роясь в вашей черепушке, мы обнаружили, что ваше отрицательное отношение к марсианам во многом связано для вас с запахом их тела. У меня не было времени всерьез заняться этим, поэтому пришлось придумывать что-то на скорую руку. Я попросил Пенни — это та девушка, которая была с вами, — одолжить мне немного своих духов. И теперь, боюсь, юноша, марсиане будут пахнуть для вас, как парижский парфюмерный магазин. Будь у меня время, я бы, конечно, использовал какой-нибудь более простой, но приятный запах, например, свежей земляники или свежего пирога с вареньем. Но пришлось импровизировать.
Я принюхался. Да, запах действительно напоминал благоухание дорогих духов — и, черт бы его побрал, несомненно был запахом марсиан. — Мне нравится этот запах.
— А он и не может вам не нравиться.
— Вы, должно быть, извели весь флакон. Воздух насквозь пропитан этим запахом.
— Что? Вовсе нет. Просто полчаса назад я немного поводил пробкой от флакона у вас под носом, а потом вернул флакон Пенни, и она унесла его, — он потянул носом воздух. — Запах совершенно не чувствуется. Кстати, духи называются «Вожделение джунглей» — так было написано на флаконе. На мой взгляд, в них многовато мускуса. Я обвинил Пенни в том, что она собирается свести с ума весь экипаж, но она только посмеялась надо мной. — Он потянулся и выключил стереопроектор. — На сегодня достаточно. Хочу предложить вам кое-что более полезное.
Как только исчезло изображение, вместе с ним ослаб, а затем и исчез совершенно запах, точно так же, как это бывает при выключении «приставки запахов». Я был вынужден признаться себе, что запах существует только у меня в воображении. Но мне, как актеру, до сих пор с трудом верилось в это.
Когда через несколько минут вернулась Пенни, она благоухала совершенно, как марсианка.
Я влюбился в этот запах.
Глава 4.
Мое образование продолжалось в той же каюте (как оказалось, гостиной мистера Бонфорта). Я не спал, если не считать того, что был под гипнозом, и, казалось, совершенно не нуждался во сне. Со мной постоянно были или доктор, или Пенни, которые очень помогали мне. К счастью, мой прообраз, как и всякий крупный политический деятель, был множество раз сфотографирован и отснят на киноплёнку, да к тому же большим подспорьем а изучении оказывалось активное содействие его близких. Материал был бесконечен: проблема состояла в том, чтобы узнать, сколько материала я могу усвоить бодрствуя и под гипнозом.
Не знаю, в какой момент, но я почувствовал симпатию к Бонфорту. Кэпек уверял меня — и я ему верю — что он не внушал мне этого, я совершенно уверен, что Кэпек скрупулезно честен, прекрасно понимая всю этическую ответственность врача и гипнотерапевта. Но у меня есть все основания предполагать, что эта симпатия — неизбежная спутница роли; я даже склонен думать, что если бы мне пришлось осваивать роль Джека-потрошителя, он бы начал нравиться мне. Посудите сами: чтобы вжиться в роль, актер на время должен превратиться в свой персонаж, А выбор только такой: либо он нравится сам себе, либо кончает жизнь самоубийством — третьего не дано.