Двойное сердце агента
Шрифт:
– А настроение у вас, Сергей Александрович, я вижу, не очень.
Не оборачиваясь, Зорин медленно дотянулся рукой до кобуры на поясе, открыл ее, нащупал пистолет и взвел курок.
– Но я все же надеюсь, – продолжил Олейников, – что теперь вот разговор у нас получится правильный…
Не дав Олейникову договорить, Зорин резко обернулся и выбросил вперед руку с взведенным пистолетом…
Но Олейников ждал этого: ловкий прием – и пистолет Зорина зазвенел по ступенькам. Ловко выхватив трофейную ручку из нагрудного кармана Зорина (да-да, именно ту, которой Зорин хвастался на первом допросе в лагере), Олейников нанес ей
– Тихо, майор, – улыбаясь, прошептал Олейников ему на ухо. – А то водку побьешь…
Сквозь звонкую прозрачность утреннего воздуха в распахнутое окно кабинета члена Президиума Центрального комитета коммунистической партии Советского Союза Егора Петровича Сидорова влетел бой Спасских курантов и, отразившись эхом в многочисленных эркерах, утонул в толще красного сукна, обтягивающего длинный массивный стол, за которым восседали участники совещания: десятка два военных и штатских специалистов.
– У американцев ракеты тоже взрываются! – с жаром размахивал руками главный конструктор Царев. – Это ж техника, а она…
– Вот пусть у них и взрываются! – пытаясь придать своему лицу максимально строгое и уполномоченное выражение, прервал его Сидоров. – Вам партия доверила, сказала, что делать… И я хочу знать: кто виноват?
– П-проведенная эк-кспертиза п-показала, – вмешался директор Волжанского завода Онегин, – что причиной аварий явилось м-механическое повреждение бака первой ступени.
– Егор Петрович, – к Сидорову наклонился профессорского вида сухенький старичок, чем-то смахивающий на дедушку Калинина, и зашептал на ухо: – У Онегина на заводе кто-то топливные баки режет…
Походивший на всесоюзного старосту Ростислав Карлович Закарпович стал академиком, как поговаривали в научных кругах, по личному указанию Сидорова. Так это или нет – никто точно не знал, но то, что он часто появлялся на людях с Егором Петровичем и почти сразу после избрания в академики был введен в состав Президиума Академии наук СССР, эту версию подтверждало.
– Вона что? – нахмурив брови, Сидоров резко повернулся к Онегину. – Механическое повреждение, говоришь?..
Сам Егор Петрович, недавно назначенный еще и секретарем ЦК по оборонным вопросам, был по-солдафонски тяжел в мыслях, груб и упрям, и многие воспринимали его как человека недалекого. Но его природная смекалка и хитреца рязанского крестьянина, с годами и аппаратным опытом переросшие в изощренное коварство, легко позволяли ему расправляться со всеми своими недругами. В конце правления Сталина он чутко уловил недовольство «хозяина» растущим авторитетом Жданова и присоединился к группе Берии с Маленковым. Именно Сидоров в 1950 году, через два года после таинственной смерти Жданова, возглавил разгром так называемой ленинградской группировки. Около двух тысяч человек были репрессированы, а более двухсот были расстреляны, в том числе – первый зампред Совмина СССР Николай Вознесенский и секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов, о которых Сталин за два года до этого в узком кругу соратников говорил как о самых подходящих кандидатурах на посты председателя Совета министров и генерального секретаря ЦК после своей смерти.
«Ленинградское дело» было использовано и для зачистки излишне самостоятельных и «набравших вес» руководителей органов безопасности – под расстрел попало несколько десятков человек, среди которых оказался и генерал Кубин. После ухода из жизни «вождя народов» Сидоров быстро переориентировался на Хрущева, и, когда в 1954 году «Ленинградское дело» было признано сфабрикованным, а репрессированные по нему были реабилитированы, именно поддержка Хрущева позволила Егору Петровичу избежать ответственности. На июньском пленуме ЦК 1957 года, когда Молотов, Каганович и Маленков предприняли попытку отстранить от власти Хрущева, уже сам Сидоров обвинил Маленкова в причастности к «Ленинградскому делу», заявив, что у того «руки в крови по локоть». Хрущев не забыл оказанной услуги, и «верный» Егор Петрович быстро пошел вверх по карьерной лестнице.
Вхождение в элиту руководства страны сопровождалось и изменением внешнего облика Сидорова – он стал носить идеальные английские костюмы тонкого кроя, стильные галстуки с золотыми заколками и обильно смазывать бриолином свою завитую шевелюру с проседью. После удачного запуска первого спутника Земли Сидоров, почувствовав перспективность данной темы, взял на себя кураторство космических программ. Именно ему принадлежала идея к сорокалетней годовщине Великой Октябрьской революции еще раз «удивить» мир – отправить в полет несчастную собачку Лайку, скончавшуюся на орбите через несколько часов от стресса и перегрева.
Мир «удивился», прокатились протесты защитников животных, а в Советском Союзе, чтобы увековечить собачий подвиг, в память о Лайке были выпущены одноименные сигареты. Но вот сейчас, когда первенство СССР в космосе уже не было столь очевидно, а по многим проектам американцы ушли далеко вперед, Сидоров очень волновался. Он уже был не рад, что в свое время убедил Хрущева поручить ему курировать космическую промышленность. Если США первыми запустят человека на орбиту Земли, то это будет прежде всего его личным провалом, которым, конечно же, не преминут воспользоваться все его недоброжелатели…
– Какое это, к черту, механическое повреждение? Да у вас под носом вопиющие факты саботажа и диверсии! – распалялся Сидоров и, повернувшись к присутствовавшему на заседании Плужникову, грозно заявил: – А Комитет государственной безопасности спит!
– Мы уже проводим проверку по данным фактам, – спокойно ответил Плужников.
– Проводим… – с издевкой бросил Сидоров. – Давно я говорил Никите Сергеевичу: надо укреплять руководство нашей государственной безопасности!
Плужников поджал губы и посмотрел по сторонам. Напротив него, чиркая что-то в маленьком блокнотике, сидел самый молодой член Президиума ЦК, буквально несколько дней назад избранный в его состав, Дмитрий Романский. Их глаза на мгновение встретились, и Плужников успел прочитать в его взгляде искреннее сочувствие. Романский едва заметно улыбнулся и вновь углубился в блокнот.
– Когда у вас следующий запуск? – нервно спросил Сидоров.
– Завтра первый старт по программе подготовки полета человека «Восток», – ответил Царев. – Впервые в мире мы попробуем отправить в космос и вернуть на землю Мандельштама…
Взгляд Сидорова затуманился.
– Это который поэт? – с недоумением спросил он.
– Поэт умер еще в тридцать восьмом году, – не отрываясь от рисования в блокнотике, бросил Романский.
– Сам знаю, – передернул плечами Сидоров.
– Мандельштамом, – пояснил Царев, – наши инженеры прозвали габаритно-весовой макет человека…