Двойной Леон. Istoriя болезни

Іздрик Юрій Романович

Из палаты выбегает медсестра и направляется ко мне. Будет, наверное, отчитывать за курение в неположенном месте. Вместо этого она умоляюще говорит:

— Извините, пожалуйста, у вас не найдется сигаретки — кроме вас, в палате никто не курит, а эта засранка хочет закурить.

— Кто, подружка?

— Да нет — больная.

— Оксана?! Крутая девка. Значит, жить будет.

— Будет, куда денется. Психопатка. Десяток швов на руках — не иначе, жилы резала. Не колите в вену да не колите. А что мне делать, если пульс исчезает? Адреналин в сердце? Этому нас не учили. Тут же не реанимация. Ничего, если она закурит в палате?

— Да ради бога. Лишь бы не загнулась.

— Не загнется. Через пару минут будет спать.

Спать. Здесь просто какое-то сонное царство. Постояв еще немного и угостив табачком полуживого наркомана (надеюсь,

не того, что недавно помирал тут на полу), возвращаюсь в палату. Подружка с дежурной исчезли. Николай отвернулся к стене, ему уже хватило рейва, гипертоник, похоже, вообще пропустил все представление — он реагирует на медикаменты мгновенно и дисциплинированно. Из-за ширмы ни звука, ни знака. Укладываюсь в кровать, но спать не хочется. Достаю спасительный плеер, но уже слишком поздно, удается поймать одну-единственную станцию, что крутит в режиме NON STOP медленную музычку категории XXL (наверное, для пар, что решили заняться сексом при свечах, с шампанским, ароматическими китайскими палочками, душистыми китайскими же презервативами и прочей атрибутикой интеллигентного совокупления). Вот и хорошо. Категория XXL должна навеять сон.

Палату освещает лишь конус света от дверного тюремного глазка. За отодвинутой ширмой вижу Оксану — красивую молодую девушку лет двадцати. И правда спит. И правда руки в шрамах. Наверное, несчастная любовь (как будто любовь бывает счастливой). Девять шрамов, девять несчастных любовей. Тут действительно может крыша поехать. Но сейчас она спит. Одна грудь оголилась — на кой ляд они ее раздели? Настоящая спящая красавица в хрустальном гробу. Может, я твой принц? Может, подойти и поцеловать тебя в заблеванные уста, и ты проснешься здоровой и счастливой? Ничего, потерпи. Найдется твой суженый. Надеюсь, это будет не жлоб в спортивном костюме с золотой цепью на шее. Впрочем, какая мне разница. Может, со жлобами спокойнее.

Я снова устраиваюсь под одеялом. Уже не помню, когда спал не один, поэтому долго морочусь с бутылкой, которую по дороге из коридора снова наполнил свежей горячей водой. То кладу ее под подушку, то прижимаю к груди, забыв, что воспаление легких мне так и не удалось подхватить, то подтыкаю под нее покрывало, чтоб не замерзла, пока не вспоминаю, где ей место, и посылаю ее пониже спины — в буквальном смысле. Маленькая негодница разомлела и просто пышет желанием, но не выставлять же ее на подоконник, не для того я затащил в койку эту пластмассовую потаскушку. Наверное, самый лучший терапевтический эффект дала бы резиновая кукла из секс-шопа — шекспир-шоу, если уж быть до конца откровенным. Надувная Офелия со спутанными волосами, увенчанными речными лилиями. Мы даже могли бы поговорить:

Она. Какой высокий ум пропал!

Я. Зато все остальное не пропало. Можно к вам между коленей?

Она. Нет, принц.

Я. Я имел в виду — голову к вам на колени.

Она. Да, принц.

Я. А вы заподозрили что-то неприличное?

Она. Я ничего не заподозрила, принц.

Я. Подозреваю, это здорово — лежать у девушки между ног.

Она. Что, принц?

Я. Ничего особенного.

Она. Вы можете быть колким.

Я. Вам пришлось бы попыхтеть, чтоб затупить мое острие.

Она. Вам явно лучше: как бодро и пошло.

Я. Не бойся и не раскатывай губы. На сегодня забавы отменяются. Иди, грей мой зад, замарашка задрипанная. Надувные Офелии не тонут.

Слегка отодвинувшсь от чересчур возбужденной и горячей соседки, прислушиваюсь, как расползается по моим набрякшим, пропитанным химией сосудам вражеский резидент Сульфазин. Однако, пока он никак себя не проявляет: пароли, явки, шифровки — все это выйдет наружу под утро. А пока он вживается в чужую среду, изучает местные обычаи, прорабатывает «легенду» — так, кажется, это называется на шпионском жаргоне. Затаиться, улучить подходящий момент и нанести неожиданный удар — такова его тактика.

Снова надеваю наушники. Однако через час, в четвертый раз прослушав REMIX в стиле рэп — «Killing Me Softly», — я допер, что фонограмма склеена кольцом и если буду слушать дальше, то взбешусь, не дождавшись спасительного выстрела сульфазина.

Поэтому стал лихорадочно искать какую-то

другую полуночную радиостанцию. Шкала настройки вдруг сделалась безразмерной, позволяя двигаться и вправо, и влево, сколько душе угодно. Как человек последовательный, я решил не метаться бессистемно в ночном эфире и направился прямо на запад, ориентируясь по красному глазку индикатора. Минут через пять глазок приветственно вспыхнул, и в наушниках послышался инфернальный гогот. Не иначе, дошел до шестьсот шестьдесят шестой волны, подумал я. Но оказалось, что это юмористическая передача, в которой два прибабахнутых диджея рассказывали старые анекдоты, едва не лопаясь от натренированного смеха. Я без особого труда узнал в них своих астральных балбесов-двойников — BEER‘а с BEAR‘ом. Вот пройдохи! Нигде не пропадут.

— Ги-ги-ги! Нет, ты послушай, это типа — вбегает чувак весь потный, в мыле в аптеку — а там очередь почти до дверей — стоять надо черт знает сколько, а он, отдышавшись, кричит: «Пропустите, пропустите, расступитесь — там человек лежит». Ну, все, ясное дело расступаются, а он пробирается к окошечку и говорит: «Дайте… побыстрее… пачку презервативов!»

— Прикольно, блин. А мне недавно такой про «новых русских» рассказали: короче, решил один братан своих удивить. Думает, что бы такое найти, чего у других нет. Обошел все бутики, супермаркеты — одна туфта. Ну, забрел к какому-то антиквару, в натуре, говорит, нужна конкретная вещь, чтоб братва с копыт долой. Антиквар ему показывает какие-то барабаны и говорит: «Эти барабаны сам Страдивари делал. То, что надо». — «Сколько?» — «Десять штук». Ну, сошлись на пяти, братан доволен, барабаны домой припер, ждет братву. Вечером собрались — все чин чинарем — водочка, хавка, телки. «А теперь, — говорит, — я вам свою коллекцию покажу — тут у меня библиотека, тут картины — это вот Рихтер рисовал, а это — Спиваков, а тут шедевр коллекции — барабаны от Страдивари». А среди братвы какой-то отморозок затесался, ну, из интеллигентов, короче. Он, ясное дело, не удержался и пискнул: «Братаны, нас тут за лохов держат: Страдивари скрипки строгал, я точно знаю». Ну, братва к хозяину — объясни, мол. А тот говорит: «Я счас, мигом все выясню. Если что — задушу козла в натуре». Сел в «мерс» и к антиквару. Возвращается довольный такой и говорит: «Чуваки, спокуха, я все выяснил. Страдивари, он, значит, скрипки чисто по приколу для лохов делал, а для братвы он делал барабаны!»

— Ну да, а у нас чисто по приколу, в натуре, дорогие наши радиослушатели, сейчас небольшая рекламная пауза. Оставайтесь конкретно с нами, мы вернемся с новой порцией ваших любимых приколов и анекдотов.

В наушниках послышался новый голос, и я сразу узнал Горвица. Он снова рекламировал карамельки. «Покупайте карамельки CHUPA-CHUPS, — бархатным иудейским голосом призывал он. — Младенцы! Сосите CHUPA-CHUPS вместо силиконовых грудей своих мамаш. Девочки! Сосите CHUPA-CHUPS вместо того, чтоб облизывать фаллосы у ваших немытых козлов! Козлы! То есть юноши! Скупайте CHUPA-CHUPS, чтоб кто-то еще хотел сосать ваши фаллосы! Оптовым покупателям — соблазнительная система скидок и бесплатные крутящиеся подставки для карамелек. Карусель карамелек — это карусель вашей жизни, это чертово колесо вашей удачи». «Отведайте RIESENRAD CHUPA…» — тут внезапно зазвучал женский голос, и я безошибочно узнал фрау Де. Неужели она и сейчас меня контролирует? Даром крутил я колесико настройки в обеих направлениях — голос не пропадал. Неужели они захватили весь эфир? Я в панике сорвал наушники и огляделся. Николай спокойно спал, как покойник, сложив руки на груди, гипертоник посапывал в своем углу, из-за ширмы не доносилось ни единого звука. Сквозь решетку пробивалась луна, едва ли полная, но располневшая уже настолько, что вполне могла составить конкуренцию тюремному глазку. На вид все было более-менее спокойно. Я с опаской снова надел наушники, опасаясь, что сейчас услышу нечто непоправимое, вроде: «Aufstehen! Hinaus!»

Но тут дверь беззвучно распахнулась и на пороге возникли залитые с обеих сторон слепящим фосфоресцирующим светом фрау Де и BEAR с BEER‘ом — все трое в белых халатах.

— В эмиграцию надумали податься? — сурово спрашивает фрау Де, и я с удивлением обнаруживаю, что свободно понимаю немецкий. В пределах Будейовицкого анабазиса, само собой разумеется.

— Also wie geht‘s? (Как самочувствие?) — традиционно спрашивает она.

— S-s-se-hr gu-gu-tt (Очень хорошо.), — залязгал я зубами. — Noch eine D-deck-ke, bitte (Дайте, пожалуйста, еще одно одеяло.)