Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Однако позиции России в княжестве были прочными, одолеть их наскоком не получилось. Посол лорд Д. Понсонби писал главе Форин-офис: «Думаю, меня побьют, ибо Порта не знает, насколько она может рассчитывать на британское правительство и не пожелает оспаривать волю России»[494]. И Пальмерстон забил отбой: «Всем очевидно, что географическое положение Сербии дозволяет Великобритании оказать активную и эффективную помощь его светлости (Милошу – Лет) лишь путем объявления войны России. Не следует, однако, ожидать, что Англия ввяжется в войну с Россией только по вопросу о Сербии»[495]. Лондон оставил своего протеже на произвол судьбы, в данном случае представленной уставобранителями и поддерживавшей их Россией.
Жить в Белграде Ходжесу стало неуютно и даже небезопасно. В апреле 1839 года полковник
Самое знаменательное событие 1840-х годов – план объединения югославянских земель под эгидой Сербии, известный как «Начертание», И. Гарашанина (1844 год). Автор рассчитывал осуществить этот замысел не путем народного восстания, а с помощью дипломатических акций и войны. Он взял за основу записку чеха Ф. Заха, близкого к польской эмиграции, который возлагал при этом, без каких-либо оснований, особые надежды на поддержку Англии и Франции. Гарашанин придерживался той же ориентации, но все же счел нужным упомянуть в «Начертании» о России и включил в текст следующий абзац: «Сербия ни с кем не могла бы так легко добиться своей цели, как при содействии России. Но это возможно только тогда, когда она (Россия. – Авт.) совершенно и полностью приняла бы условия Сербии»[496]. Населенные сербами австрийские земли в «Начертании» не фигурировали, Гарашанин считал их вовлечение в процесс объединения выходящим за рамки возможного.
Сербия брала на себя роль лидера в балканском национальном движении.
* * *
В Греции существовали три «партии», английская, французская и русская, со сталкивавшимися интересами, много кланов вокруг известных политических деятелей, но социум объединяла ненависть к баварскому правлению, которое после того, как с арены сошло регентство, представлял король Оттон, и стремление смести его абсолютизм и заменить его конституционным правлением. Взрыв произошел в ночь со 2 на 3 (с 14 на 15) сентября 1843 года при самом активном участии в событиях афинского гарнизона. Особенность этой однодневной революции в том, что у нее не было врагов, король – один против всех.
Заговорщики вывели на площадь перед дворцом войска, здесь же собралась огромная толпа народа. Полковник Д. Каллергис передал монарху требование о введении конституции. В три часа утра собрался Государственный совет и сформулировал программу революции: введение конституции, созыв в течение 30 дней Национального собрания, роспуск правительства и образование нового, увольнение с государственной службы всех иностранцев кроме филэллинов – участников революции 1821–1829 годов. Оттон попросил отсрочки, чтобы связаться с посланниками держав и запросить у них совета. Ему было в этом отказано. Но посланники сами явились на площадь. Каллергис, командовавший войсками, окружавшими дворец, отказался пропустить их к Оттону до принятия им требований Государственного совета. Дипломаты разъехались.
Оказавшись в безвыходном положении, Оттон подписал требуемые документы. Толпа перед дворцом, в самом угрожающем настроении, не расходилась. Лидеры восстания потребовали у короля выразить благодарность войскам и народу за выступление, состоявшееся, по их словам, с целью поддержания порядка и избежания кровопролития. Король еще раз попросил разрешения встретиться с посланниками и на этот раз получил его. Те прибыли во дворец. Их совещание, по замечанию российского представителя Г. А. Катакази, происходило под аккомпанемент «угрожающих криков черни». Поступали сообщения, что офицеры больше не в состоянии сдерживать народ и войска. Королева Амалия слала супругу записки с просьбой пойти на уступки. Посланники единодушно посоветовали Оттону подписать предъявленные ему требования, что тот и сделал, после чего появился на балконе дворца в окружении дипломатов. Присутствовал и глава нового правительства А. Метаксас. Ни одна рука не поднялась, ни один голос не прозвучал в поддержку монарха.
Г. А. Катакази дорого обошлось его «участие» в перевороте.
Все правительства, кроме российского и прусского, одобрили поведение своих представителей. Прусский король пожурил своего посланника, Николай обрушил на Катакази свой гнев, назвал его поступок низостью – тому следовало умереть с честью, защищая Отгона, – и собрался прогнать его со службы. Нессельроде удалось смягчить царя, и тот ограничился отзывом несчастного из Афин. Успокоившись, Николай решил продолжать сотрудничество с двумя другими покровителями Эллады – Великобританией и Францией. Афинам предписали выплачивать долги и забыть о расширении границ королевства. В добром согласии протекторы рекомендовали новому греческому кабинету при выработке конституции руководствоваться монархическим принципом и не забывать о введении имущественного ценза для избирателей при выборах в парламент.
Четыре месяца, до марта 1844 годы, шло обсуждение проекта конституции. Она провозгласила равенство всех греков перед законом, их право занимать должности, свободу печати. Законодательная власть вручалась королю, палате депутатов и сенату, члены которого назначались монархом пожизненно, исполнительную власть осуществлял монарх с помощью министров, им назначаемых. Король же являлся верховным главнокомандующим, он имел право заключать международные договоры и распускать палату депутатов. Православие объявлялось государственной религией страны, в этой вере надлежало воспитывать наследника престола (которого не появилось).
Конституция не поднимала вопроса о территориальном расширении королевства, в котором проживали далеко не все греки, и тут под нее немедленно начался подкоп. В начале 1844 года известный политический деятель И. Колетис произнес речь, сформулировав в ней великую (мегали) идею. Суть его выступления сводилась к следующему: королевство – это не Греция, а ее часть, причем самая малая и самая бедная. Греки обитают в Янине и Салониках, в Константинополе и Трапезунде, на островах Крит и Сорос, в любой стране их истории или обитания их расы. Существуют два великих центра эллинизма – Афины и Константинополь. Афины – всего лишь главный город королевства; Константинополь – это великая столица, Город, Полис, притяжение и надежда всех эллинов[497]. Мегали идея не ограничивалась присоединением к королевству окружающих его и населенных греками земель, а предусматривала возрождение Византийской империи с вхождением в нее территорий со смешанным составом жителей, включая и те, где уже давно и прочно осели другие народы. Она, потенциально, содержала большой великодержавный замах, что в полной мере проявилось в XX веке.
* * *
Болгария причиняла российскому ведомству иностранных дел меньше хлопот, чем ее беспокойные соседи. Страна залечивала раны, причиненные войной. Прусский офицер Г. Мольтке, будущий знаменитый фельдмаршал и победитель Франции в 1870 году, служивший одно время советником при турецкой армии, сравнивал пространство к югу от Дуная до Балканского хребта с пустынею: треть деревень, означенных на карте, исчезла с лица земли. А к концу 1830-х годов рачительный крестьянский труд привел к тому, что урожай зерна, по некоторым данным, возрос вдесятеро, а его вывоз в 1840–1848 годы увеличился в пять раз[498]. После краха военно-ленной системы в деревнях укрепилась прослойка середняцких и зажиточных хозяйств. Ее представители, случалось, прорывались в среду торговой и даже промышленной буржуазии, но связей с селом не порывали. Наплыв жителей оттуда в города, где прежде мусульманское население часто преобладало, приводило к их «оболгариванию». Процесс национального возрождения проявился прежде всего в школьном деле, шло вытеснение греческого языка из преподавания. Росло недовольство отсутствием национальной церкви, болгарские епархии входили в подчинение Константинопольской патриархии, служба в храмах велась на непонятном прихожанам греческом языке. В 1840 году обозначилась проблема, после Крымской войны превратившаяся в главную во всей политической и духовной жизни, – требование самостоятельной автокефальной церкви с проповедью на родном языке. В этом году султану поступила просьба о низложении Тырновского митрополита-грека и замене его болгарином. Служба на греческом языке стала восприниматься как духовное засилье, горше турецкого, ибо османы в душу народную не лезли и на его культуру не посягали. Одновременно шло вытеснение греческого языка из преподавания в школах.
Российская дипломатия традиционно рассматривала Константинопольскую патриархию как оплот своего влияния и не сразу осознала всю глубину и значимость завязавшегося болгаро-греческого конфликта, превратившегося со стороны болгар в национальную борьбу, ибо освобождение политическое немыслимо без освобождения духовного. Первоначально благосклонное к патриархии отношение с российской стороны начало меняться. Консул в Адрианополе Г. В. Ващенко констатировал в своих донесениях, что греческое духовенство пренебрегает интересами болгар, посланник в Константинополе В. П. Титов заговорил о гонениях в отношении болгарского населения.