Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819, 1820 и 1821 годов
Шрифт:
Но больше всего это относится, разумеется, к сфере научных интересов Симонова – астрономии и описанию небосвода Южного полушария в сочетании с картинами моря: «Море покрывается фосфорическим блеском морских существ, а небо – магическим сиянием небесных тел. Как часто, уединяясь зрителем этих двух волшебных картин, долго просиживал я на шканцах или на юте и предавался обаятельному влиянию тропической ночи. То я вслушивался в лепет волн, рассекаемых орлиною грудью корабля, то всматривался в блестящие группы созвездий, мною невиданных…» Сознательно обрываю дальнейший текст Симонова, чтобы сохранить у читателя желание насладиться его проникновенной прозой, в которой эстетика удивительно сочетается с профессионализмом. Однако даже приведенный отрывок требует от читателя определенного знания морской специфики, ибо уединиться на военном корабле можно было именно только на юте или шкафуте, недоступных для «нижних чинов».
Правда, в других случаях (как, например, при высадке на остров Завадовского) присущая Симонову эстетика приходит в противоречие с грубой прозой при описании некоторых натуралистических деталей во время посещения гнездовий пингвинов,
Обратимся к наиболее интересным событиям, интересующим нас в связи с открытием самой Антарктиды, что произошло по крайней мере дважды – в середине января 1820 г. и в первых числах февраля того же года. Увы, здесь исследовательские качества отказали Симонову в трактовке увиденного, и разнообразные льды, отличавшиеся как формой, так и происхождением, остались для него только льдом. В его описаниях присутствуют только «непроницаемые льды, туманы, мокрый снег и холод». Ученый в условиях длительного антарктического полярного дня был лишен возможности наблюдать свои любимые светила, помимо солнца, которое не могло удовлетворить его профессиональных интересов. По-видимому, это определенным образом сказалось на восприятии Симоновым окружающей действительности, и в описании названных дней у него проявляется определенная скомканность самого текста, и очевидная усталость от монотонности и однообразия антарктической повседневности – характер и стилистика текста дают все основания для такого вывода.
Однако другие участники экспедиции, видимо, не поддались влиянию окружающей экстремальной (по современным оценкам) среды и смогли сделать выводы, отразив их на страницах своих рукописей или просто зафиксировав увиденное, как это сделал рядовой матрос с «Востока» в своем дневнике. Этот интересный документ перед Великой Отечественной войной был найден в Суздале, откуда поступил в рукописный отдел Государственной библиотеки им. Ленина. Тогда же выдержки из этого документа публиковались в журналах «Вокруг света» и «Наука и жизнь», но не точно. В полном виде документ был опубликован в 1949 г. под тем названием, который дал ему автор: «Памятник принадлежит матрозу 1-й статьи Егору Киселеву, находившемуся в дальнем вояже на шлюпе «Восток» под командой капитана 2-го ранга Беллинсгаузена в 1819-1820-1821 годах». По сравнению с другими описанными здесь документами он невелик по объему (всего только десять страниц), но содержит ряд интересных деталей. Так, 26 декабря 1820 г. в дневнике указано, что «нашли три острова новых, никакими мореходцами не просвещены, кроме наших двух судов; и один остров – горит земля, дым валит, как тучи ходят. И тут на оный остров ездили три офицера, четыре матроза для узнания. На сем острову есть премножество разных птиц, особливо пендвин с желтыми хохлами, ходит как человек, кричит похоже на гагару, крылья маленькие, не летает… За оные острова дано награждение, кто их прежде свидел, пять талеров, и записаны в журнал». Очевидно, речь идет об острове Завадовского со всеми присущими ему признаками, описанном выше в рукописи Симонова.
Даты некоторых событий у Киселева незначительно отличаются от указанных в книге Беллинсгаузена. Например, если дата открытия острова Петра I по обоим источникам совпадает, то для Земли Александра I наблюдается расхождение в трое суток, а это скорее всего объясняется тем, что многие свои записи (дневник велся не ежедневно) Киселев делал несколько позже, задним числом.
Тем не менее в дневнике Киселева находим интересующие нас даты, связанные с открытием Антарктиды, но в своеобразном контексте с упоминанием других событий, которые он посчитал достойными внимания. Так, 16 января 1820 г. отмечено: «Была погода, шторм. И тут случилось со шлюпом «Мирный» несчастье: ударился форштевнем обо льдину в туманное время». Естественно, внимание простого матроса привлекло последнее событие, а не вид берега ледяного континента, как описал Лазарев в письме Шестакову, когда опасность миновала. Зато обстановка следующего приближения к берегам Антарктиды заняла в дневнике Киселева за 5 февраля достаточно много места, причем с дополнительной информацией, видимо, полученной от офицеров: «Пришли к ледяным полям, где превысокие ледяные горы возле самого полюса; тут было морозу семь градусов, а когда бывает зима, то до 70 и до 80 градусов бывает в месяцах июне и июле и в августе, и престрашная темнота, три месяца свету нет, и в самые опасные месяцы такие бывают большие штормы и частые шквалы со снегом».
Из всех документов, связанных с открытием Антарктиды, помимо работы самого Беллинсгаузена, наибольший интерес представляет книга «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера», увидевшая свет в 1853 г. без указания имени автора и по общему мнению принадлежащая перу мичмана П. М. Новосильского из экипажа «Мирного». В отличие от оценок итогов экспедиции 1819–1821 гг. в источниках, рассмотренных нами ранее, в записках прямо утверждается: «Путешествие капитана Беллинсгаузена по блистательным успехам принадлежит к самым замечательным. Отважный мореплаватель шесть раз проникал за Южный
Например, в сознании многих наших современников традиционно жизнь российского офицерства на суше и на море связана с картежной игрой, кутежами. Однако Новосильцев особо отметил: «Карты были решительно изгнаны на нашем шлюпе – капитан Лазарев не мог терпеть их». Таких интересных, необычных указаний в книге Новосильцева читатель найдет немало. Как и Симонов, Новосильцев жалеет, что «с нами не было натуралиста – какое обильное поле для наблюдений предоставило бы ему море и воздух». Многие страницы книги Новосильцева (так же как и других авторов записок) посвящены особенностям плавания в южных широтах, ибо «плавание в тропических морях восхитительно!», особенно если знаешь заранее, что может ожидать тебя за Южным полярным кругом. Интересно, например, что традиционный праздник пересечения экватора на «Мирном» был отмечен совершенно иначе, чем на «Востоке», гораздо более активно и, главное, веселее: «На богато убранной кораллами, раковинами и морскими растениями колеснице пожаловал к нам Нептун с Прозерпиной, наядами и тритонами; после произнесения забавных речей все, кто не переходил еще линии экватора, выкупаны были в морской экваториальной воде, налитой в шлюбку, поставленную на левом шкафуте. Офицеры, однако ж, откупились от этого обряда. Затем началось угощение океанских посетителей и всего экипажа. Громкие песни и пляски не прекращались до самой ночи». Не менее интересны сопоставления описаний восхождения на вулкан на острове Завадовского у Симонова и Новосильского, причем с очевидным преимуществом, как чисто литературным, так и фактическим, у последнего. Столь же выразительно автор «Южного полюса» обобщает увиденное, проявляя при этом недюжинное научное предвидение, опережая свое время почти на столетие: «Очевидно, что от самых Фолклендских островов продолжается под водою непрерывный горный хребет, выходящий из моря скалами Авроры, Южным Георгием, Клерковыми камнями, островами Маркиза де Траверсе, Сретения и Сандвичевыми. Вулканическая природа этого хребта несомненна, дымящиеся кратеры на островах Завадовского и Сандерса служат тому доказательством; вероятно, есть огнедышащие горы и на других островах, вершины которых мы видели под ледяною корою и снегом». Несомненный интерес для читателя у Новосильского вызовет описание экскурсии на остров Завадовского, сопровождавшейся опасными приключениями. Это особенно видно при сопоставлении с текстом записок Симонова. Отметим, что фактическими сведениями, а также литературными достоинствами оба источника очень интересны и дополняют друг друга.
Следует особо отметить определенную нечеткость в датировках событий в различных документах. Например, при столкновении «Мирного» с обломком айсберга. («Ужасный удар, полученный шлюпом, мгновенно разбудил меня; я бросился на палубу, все офицеры сделали то же, и что же мы видим? – за кормою большая льдина медленно удаляется от шлюпа… «Мирный: ударился о нее прямо форштевнем… и т. д., причем особо отмечено, что вахтенному офицеру это событие не было поставлено на вид из-за плохой управляемости судна».) В контексте событий, описанных Новосильским, это произошло 8 января, тогда как по дневнику Киселева – 16 января (по старому стилю). Возможно, с этим связаны известные расхождения при описании обстановки вблизи побережья ледяного континента во время его открытия, когда внимание вахтенных больше привлекало состояние судна, а не окружающий полярный пейзаж.
На последнюю дату в «Южном полюсе» окружающая обстановка, увиденная и описанная мичманом Новосильским, приводится многими историками-полярниками при сообщении об открытии Антарктиды. «В полдень, в широте 69°25' южной, долготе 2°15' западной, сквозь шедший снег открылся впереди сплошной лед; приведя в байдевинд, шли этим курсом еще две мили и достигли обширного льдяного поля, усеянного пригорками и простиравшегося от востока чрез юг на запад». Правда, судя по отличиям в координатах по данным Новосильцева и Лазарева, речь идет о разном времени суток 16 января, более позднего у Лазарева (координаты 69°23' ю. ш., 2°35' з. д.), когда и погода была уже иной («в прекрасный тогда вечер»), и соответственно условия видимости, что следует иметь в виду при ознакомлении с текстом Новосильского.
Очередная встреча с антарктическим побережьем в почти одинаковых выражениях описана в приведенных документах самого Беллинсгаузена и рядового матроса Киселева, и лишний раз подтверждена содержанием книги Новосильского: «5 февраля при сильном ветре тишина моря была необыкновенная… Поутру впереди и по обеим сторонам горизонта явилась широкая блестящая полоса. К полудню полоса эта стала бледнеть, распространяться выше, и вдруг за нею, как за обширною прозрачной завесою, открылось семь больших ледяных островов, недалеко один от другого остоящих, а за ними обозначился неподвижный лед, загибающийся в обе стороны. Прошед между этими островами, мы устремились сквозь разбитый лед к ледяному берегу. День был ясный, вид ледяного берега с высокими отвесными стенами представлял грозную величественную картину. Несмотря на чащу льда, капитан Беллинсгаузен продолжал идти к ледяному берегу, чтобы удостовериться, нет ли где какого прохода к югу; но, кроме небольших ледяных бухт, нигде не видно было ни малейшего отверстия, и потому в широте 69°61/2', долготе 15°51' восточной поворотили назад, а потом пошли вдоль ледяного берега к востоку».