Двуявь
Шрифт:
Вышли наружу. На ближайшем пути грузилась болотно-зелёная электричка с тремя красными полосами на морде; сырость с перрона, любопытно клубясь, заглядывала в открытые двери.
В юности Марк любил бывать на вокзале. Изумрудный огонёк над путями бередил душу, обещая дорогу в будущее, где ждала, разумеется, насыщенная и яркая жизнь - открытия и знакомства, любовь и дружба, престижная и увлекательная работа. Одним словом, там ждало счастье. Но годы прошли, простучали колёсами круглых дат по календарным стыкам, и стало ясно, что жизнь катится
– Твои гримасы, - сказала Римма, наблюдая за ним, - прямо таки-заражают энтузиазмом. Сразу чувствуется - профессионал за работой.
– Рад, что ты оценила...
Он сбился на полуслове - взгляд упёрся в маленькую невзрачную клумбу, заваленную окурками и обёртками от шоколадных батончиков. Резкий порыв ветра подтолкнул его в спину - подойди, мол, ближе, не сомневайся. Марк медленно двинулся вдоль мокрого бортика. Римма следовала за ним терпеливо, словно сиделка за тихим пациентом психушки.
На бортике темнела отметина.
Уставившись на перечёркнутый круг, нарисованный чёрным маркером, он несколько секунд стоял неподвижно. Рисунок казался старым, въевшимся в камень, но буквы под ним читались чётко и однозначно: 'Вспоминай'.
Он осознал их смысл, а потом...
Мысли, образы, ощущения из мира теней хлынули на него как из бочки, у которой выбили дно, или из огромного тюка - того самого, что хранился в тёмной кладовке памяти, а теперь был вспорот лезвием-словом. Марк глотал информацию, захлёбываясь от жадности, усваивал, переваривал, пропускал через призму своего восприятия и переосмысливал заново, не в силах остановиться.
Никогда прежде тени не являлись ему с такой отчётливой, вызывающей резкостью. Собственно, это были уже и не тени вовсе, а люди - думающие, чувствующие, живые, и вместе с ними открывался их многоцветный город, согретый солнцем.
Оглушённый и одурманенный, Марк стоял столбом, пока женский голос не прорвался сквозь рёв потока:
– Шерлок, не спи! Ау, блин!
Его пихнули в плечо, встряхнули за куртку. Это подействовало; он почувствовал, как сон отступает, и перед глазами снова замаячило лицо Риммы - напряжённое и бледное, словно мел.
А потом он заметил, что стоит с ней в центре сухого круга.
В радиусе примерно пяти шагов влага испарилась с асфальта, дождевая морось иссякла, а прямо над головой виднелся лоскут голубого неба. Казалось, сыщик с клиенткой очутились в прозрачной колбе, где сохранилось если не лето, то сентябрьское тепло.
Внутри этой колбы даже воздух пах по-другому - его словно отфильтровали от бензиновой вони и затхлости, от испарений человеческой злобы, от гриппозной хандры, пропитанной гниловатым туманом. Это был воздух другого мира, консервированная порция, которую прислали в подарок.
Кусочек сна на перроне.
Телохранители сунулись было в круг, но Римма махнула им - стойте, не приближайтесь.
– Марк, что за фокусы?
– Долго объяснять. Я кое-что вспомнил.
– Что именно? Говори, не отмалчивайся!
– Сейчас. Не надо кричать.
Ладонь саднила, но понемногу зуд отступал. Марк присмотрелся - рубцы бледнели и исчезали, а вместе с ними исчезал и тёплый круг на перроне. Снова посыпался дождь, асфальт заблестел. Подарок из сна развеивался, старательно затирался опомнившейся реальностью.
Любопытствующие сограждане, успевшие собраться вокруг, чесали репу и переглядывались, но переходить черту не решались. Оно и понятно - семнадцать лет, минувшие после Обнуления, научили осторожности в подобных вопросах.
– Ты спрашивала, как выглядит подсказка? Вот так, - он ткнул пальцем в бортик.
– Это я уже поняла. Теперь ты знаешь, где моя вещь?
– Пока нет, но проявились некоторые детали. Скажи, у тебя нет сына?
Она посмотрела на него с подозрением:
– Какого сына? Ты с дуба рухнул?
– А брата-подростка по имени Кирилл?
Римма выудила из кармана сигаретную пачку, затянулась жадно - пальцы слегка подрагивали - и сообщила без особой охоты:
– Есть сестра, на десять лет старше. Живёт в Америке - свалила с мужем на ПМЖ, в начале девяностых ещё. У них родился сын, мой племянник. Назвали Кириллом - папаня мой упросил. Он - папаня, в смысле - сам хотел сына, продолжателя, блин, династии. А получил меня в качестве эрзаца...
– И когда тебе исполнилось восемнадцать, он рассказал секрет амулета?
– Слышь, Пуаро, ты как-то подозрительно эрудирован.
Он снова подумал, что прямые расспросы могут повредить делу, и сдал назад:
– Не хочешь - не говори. Просто я волей-неволей задумываюсь в процессе, как именно этот ваш амулет работает. Поначалу решил - стандартный талисман на удачу, пусть даже довольно сильный. Но теперь вижу - тут всё сложнее.
Римма, сделав последнюю затяжку, дополнила натюрморт на клумбе своим окурком, после чего кивнула:
– Ты прав, не только в удаче дело. Эта вещь, она... не знаю даже, как правильно сформулировать... исправляет неправильное, склеивает разбитое, сшивает разорванное... Понимаешь? Без неё у нас в бизнесе все швы начнут расползаться. Собственно, уже начали...
– Так, граждане, в чём дело?
С другого конца перрона подошли двое ментов-патрульных - один совсем ещё молодой, другой постарше, заматеревший.
– Ни в чём, - безмятежно сказала Римма.
– Разговариваем, ждём электричку.
– Что за свет тут был?
– Какой свет?
Блюститель порядка сам, похоже, не был уверен, не пригрезилось ли ему, поэтому поставил вопрос иначе:
– Собрание по какому поводу?
– Ох, товарищ сержант, - она повела плечами, и бюст под курткой очертился ещё рельефнее, - я с детства в центре внимания. Люди тянутся, даже удивляюсь порой.