Двуявь
Шрифт:
Марк подошёл к окну, посмотрел на облетающий сад и на равнину за кирпичной оградой. Показалось, что в паре километров от дома темнеет купол пассажирского космопорта, но это был всего лишь округлый холм.
Повернувшись к столу, сотрудник ООО 'Трейсер' выдвинул верхний ящик.
Медальон был там - рифлёный, диаметром в дециметр, с надписью 'Vae victis'. Побеждённым - горе, тут не поспоришь...
Резко засаднила ладонь. Сыщик вспомнил, как неделю назад нарисовал на ней круг с крестом, из-за чего у мальчика Юры появилась 'чёрная метка'. Да, извини,
Марк прилепил семена на кожу.
Ладонь, межключичная впадина, солнечное сплетение.
Сегодня в течение дня он то и дело переживал, что из-за передоза будет страшный 'отскок'. Что ж, хотя бы эта проблема теперь снимается - ещё буквально пара минут, и 'отскакивать' станет некому. Три тройные дозы подряд - это, как говорится, финиш. Занавес.
Да и пофиг.
Что он, собственно, потеряет? Продавленный диван, этажерку с книгами и телевизор 'Рубин'? Телик, впрочем, уже наверняка скоммуниздили - квартира-то стоит нараспашку, после того как кузнецовские бандюганы вышибли дверь.
Ладно, поставим вопрос иначе. Кому он, Марк, был нужен в своей обнулённой жизни? Кто был к нему привязан? Разве что Эля, которую он предварительно отравил, а потом и вовсе...
Кузнецов сказал ему: 'Попытайтесь найти в себе что-то светлое'.
Это будет непросто.
Его светлая часть - далеко отсюда, в городе несбыточной юности, по другую сторону яви. Добрый мальчик, которого любит добрая девочка. Захочет ли этот мальчик помочь своему тошнотному альтер эго?
Настало время спросить.
Ведь без этой второй натуры ничего и никогда не получится.
Теперь хотя бы понятно, почему на щите сразу два клинка...
Марк достал амулет из ящика.
– Сыщик, - позвала Римма, - не делай этого. Перестань...
Он даже не повёл головой.
Амулет лежал на правой ладони, а над левой возникло некое подобие голограммы - точно такой же щит, но отражённый зеркально.
Марк соединил их.
***
Юра почувствовал боль, как будто пчела ужалила его в руку, но в следующую секунду сообразил, что пчёлы в ноябре уже не летают. Это комитетчик вколол ему стимулятор, помогая вернуться в явь.
Сознание кое-как прояснялось, и студент пожаловался:
– Тошнит... Во рту пересохло...
– Держите, - Фархутдинов сунул ему жестяную банку с лимонадом 'Дюшес'.
– Теперь вы знаете, как активировать амулет?
– Технически - да, догадываюсь...
– Самохин жадно глотал шипучку.
– Хотя и не гарантирую, что сработает...
– Гарантий никто не ждёт, главное - попытаться. Давайте поторопимся, Юрий. У меня дурное предчувствие - времени почти не осталось.
– Сейчас, погодите ещё минуту...
Перебирая в памяти сцены из последнего сна, Юра испытывал ощущение, что некая ключевая деталь упорно от него ускользает. На первый взгляд, всё предельно просто - надо взять амулет и сделать то же самое, что и Марк, но...
Отставив пустую банку, он пытался понять
Значит, сыщик-алкаш считает Юрин мир тенью, некоей сказочно-улучшенной версией настоящей России. Иными словами - просто красивой выдумкой. Как-то несколько обидно звучит...
Гений сыска почему-то не допускает мысли, что всё обстоит ровно наоборот: это именно его мир не может существовать в реальности - просто потому, что слишком уж отвратителен.
И если так, то какое дело Самохину до того, что там происходит?
Он, Юра, уже узнал всё, что нужно, и больше не обязан вникать в перипетии зазеркальных кошмаров. У него есть своя задача - несравненно более важная, благородная, потрясающая воображение: открыть людям дорогу к звёздам. Ради этого, собственно, всё затеяно...
– Да, - сказал Фархутдинов, отвечая кому-то через браслет.
– Что? Ладно, пропустите её.
– Кого - её?
– с подозрением спросил Юра.
– Антонина последовала за вами, наткнулась на наш кордон в переулке.
– Блин, я же ей сказал, чтобы оставалась в колонне!
– Она, как видите, не послушалась. Прогонять уже поздно, пусть лучше будет тут, чем возле кордона - там недалеко 'химеры'.
Студент, ругнувшись про себя, выбрался из машины. Его пошатывало, ноги казались ватными - слабость после химического коктейля ещё не совсем прошла, а горький привкус во рту не смогла перешибить даже газировка: Юру будто одолело похмелье из обнулённого Медноярска.
Тоня, пробежав вдоль поваленного штакетника, заскочила во двор. Самохин обнял её и спросил укоризненно:
– Вот почему ты меня не слушаешь?
– А ты мне, между прочим, не командир. Думал, брошу тебя и буду там маршировать с песнями?
– Вообще-то да, была такая надежда...
– Я прошу прощения, - встрял Фархутдинов, - но давайте отложим лирику на потом. Юрий, время действительно поджимает.
– Хорошо, я попробую.
Юра вытащил амулет - тот неприятно холодил руку и казался слишком тяжёлым для своего размера; чудился запах тины, словно железку выудили прямиком из болота и не сумели толком отмыть.
– Как он действует?
– спросила Тоня с опаской.
– Помнишь, ты мне рассказывала про исцеляющий камень? Эта штука - из той же оперы, если, конечно, люди не врут.
– Ты считаешь, что мы нуждаемся в исцелении?
Такая постановка вопроса несколько смутила Самохина, но комитетчик пришёл на помощь:
– Назовём это профилактикой. Если нам откроются звёзды, то тоска по ним не превратится в язву.
Тоня нахмурилась - возражать, однако, не стала. Юра, сжав амулет покрепче, закрыл глаза и задержал дыхание. Сейчас он затруднился бы отделить свои личные ощущения от тех, что импортировались из сна; ему мерещилось, что тонкие нити-корни прорастают сквозь тело, внедряясь в землю. Но земля эта, в отличие от зазеркального мира, не одурманена - её безбрежная ширь обволакивает разум приветливо и спокойно. Она не подчиняет его, а лишь дарит ласку и утешение...