Дяденька, спаси нас!
Шрифт:
Улучив минутку, когда мать ослабит контроль, девчонка проскальзывает ко мне в кабинет, где с утра я, цепляясь за любую возможность отвлечься, яростно работаю, согласившись-таки помочь по старой памяти ребятам из моего бывшего отделения с одним запутанным делом. Вообще два дела одновременно я никогда не веду; но ко мне уже несколько раз обращались с просьбой – и я никогда не мог отказать своему старому шефу, одному из самых хрестоматийно честных следователей, которых когда-либо знал.
– Ма-а-айк, а, Ма-а-айк, - восторженно шепчет Зоя, отираясь за моей спиной. Я рычу:
– Какой я, на хрен, тебе Майк?
– Майк Хаммер, - хихикает
– Да уйдёшь ли ты, наконец! – теряю я терпение, буквально отшвыриваю от себя, больно задевая локтём. – Не смей ничего трогать в кабинете – сейчас мать твою позову!
– А я ничего и не трогаю – только смотрю, - возражает Зоя и отходит к книгам. – Ой, что это за книжка в шкафу? Что это значит – Овидий?
– Древнеримский поэт.
– И какие стихи он писал?
– Он писал о любви, - огрызаюсь я. – Как и все идиоты на этом дрянном свете.
– Овидий – о любви? – изумляется Зоя. – Всё ясно. Но если ты не идиот, а хочешь быть умным, значит, ты – Ненавидий? Дяденька Ненавидий Ненавидьевич... Ты бы о ненависти писал – да?
– Я не настроен сейчас твои глупости слушать, - пытаюсь отослать от себя настырную девчонку, хотя отмечаю про себя, что с логикой у неё не так и плохо.
– Какие же это глупости? Идиот Овидий писал о любви; умный Ненавидий пишет о ненависти, - лезет Зоя. – Можешь подарить мне свой старый пистолет?
– Старый? – не понял я.
– Ну, который тебе уж не нужный? Мне мама иногда отдаёт свои старые вещи, чтобы я с ними играла. Так вот – не мог бы ты мне отдать свой старый пистолет?
– Оружие – не игрушка, Зоя.
– Ну тогда подари мне игрушку, - не сдаётся настырная малышка. – Только не как у маленьких детей, когда водой стреляет, а такой пистолет, чтобы походил на настоящий. И научи, как его запускать.
– Зоя, тебе мама не говорила, что нехорошо выпрашивать подарки у чужих?
– Говорила. Но ты ведь не чужой, ты – свой, - возражает Зоя уверенно.
– У тебя что – совсем нет времени даже на своих? Что ты меня всё время гонишь?
– Да поймёшь ты уже, наконец, что не хочу я с ребёнком разговаривать! – повышаю я голос. Зоя только всё больше наглеет:
– Скажи – почему?
У меня вырывается:
– Я уже разок поговорил с ребёнком, который был не моим.
Вот так… в ожидании встречи с бывшей женой вспомнил всё, что хотел бы забыть. В том числе то, как разговаривал со своим «будущим сыном»… как же она, должно быть, надо мной потешалась, когда я вёл беседы с её животом! Это воспоминание – самое гадкое, самое царапающее меня сейчас; именно от него никак не удаётся отмахнуться. Надо же – сентиментальный дурак… был. Теперь от него осталась только кучка высохшего дерьма.
– Мама говорит, нельзя разговаривать с чужими. Это может привести к беде, - назидательно изрекает Зоя. – Ты не разговаривай больше с чужим ребёнком. Разговаривай со своим!
Я едва удерживаюсь, чтобы не задать вертящийся на языке ехидный вопросец: где же у меня свой ребёночек-то, а?.. Ясно, что малолетняя нахалка не замедлит предложить на эту роль себя: снова сопит мне в ухо, лезет и нашёптывает, что «Майку нужен напарник». И заразила же её мать страстью к этой серии классических детективов Микки Спиллейна!
– Кристина! – беспомощно рявкаю я. Зоя, нисколько не обидевшись,
– Ничего, я понимаю. Есть тот, кто, например, всё время ругается, плохо говорит, все слова плохие – но всё равно он хороший человек. А бывает, что как Серёжка: говорит хорошо, все слова хорошие-расхорошие – а человек плохой!
В этот момент в моей башке словно что-то переключилось… Только что – вот буквально только что мне было неприятно, когда детские руки обнимали сзади мою шею, когда чужой ребёнок лез через плечо к моим бумагам на стол и деловито сопел в ухо. Но одно – и уже не первое – такое меткое высказывание что-то молниеносно меняет. Я словно перестаю видеть в Зое чужого ребёнка, как те дети, которыми я неудержимо брезгую с той минуты, когда выяснил, что ребёнок, которого носит моя жена, - не от меня. Я вообще перестаю видеть ребёнка… слышу только над своим ухом человека, который многое может понять и очень метко умеет выразить. Мне вдруг хочется ещё поговорить; поделиться, сказать что-то, что именно – я и сам ещё не знаю. Но - что-то, о чём я долго молчал, что мучает меня уже долгие годы, и что я затолкал на самое дно своего очерствевшего сердца… Мне кажется, Зоя это поймёт и опять скажет что-то такое же простое, пять-семь слов, которые всё расставят по местам и принесут мне облегчение; но тут врывается Кристинка, в ужасе хватает Зою, оттаскивает от меня и торопливо извиняется:
– Феликс! Прости, ради Бога! Не уследила!... Зоя, сколько раз можно тебе говорить…
Недовольно взвывшую Зою выводят, а я ощущаю у себя на физиономии глупую ухмылку – глядите-ка, малютка не желает со мной расставаться, видно, есть во мне что-то, совсем как в том грубияне Хаммере… Меня вдруг охватывает любопытство: надо будет всё-таки допустить до себя Зою и перекинуться с ней парой слов по-нормальному, когда у меня выдастся свободная минутка.
Передумать меня заставил тот факт, что именно благодаря Зое и её остроумным и метким замечаниям я отправился на встречу с бывшей вовсе не в том раздрае, в каком находился изначально, с минуты её звонка.
Лунёва уже ждала меня в кафе; вид у неё был какой-то сникший, взгляд – потухший. Что это она вся такая серым-пресерая? Всё-таки я жил с этим человеком не один год… и сейчас сразу понимаю: что-то произошло.
– Фил, ты прости, что отвлекаю, - тусклым голосом начала она. – Давно не виделись, знаю, что ты работаешь, процветаешь… какой же ты молодец…
Она шумно вздыхает. Я морщусь:
– В таких пошлых похвалах не нуждаюсь. «Молодец», тоже мне. Скажи ещё, что «гордишься мной».
– Фил… прости, что так внезапно нагрянула. Мне действительно не к кому больше обратиться. Очень нужна твоя помощь. Ты такие чудеса умеешь творить, людей достаёшь буквально из-под земли… Мне бы отыскать одного человека, который скрывается…
– Совершил преступление? – с некоторым раздражением прерываю я. – Ну так обратись в полицию.
– Нет… закона он не нарушал. Просто изменил место жительства, а мне бы надо подловить его, пообщаться.
– Да что ты? – ехидничаю я. – Кто-то из новых любовников от тебя бегает? Всё таскаешься за мужиками? Может, малютке Джейн пора бы уже наконец повзрослеть – хотя бы ради сына? Как он, кстати? Не устал ещё от того, что у него каждый год новый папа?
При вопросе о сыне Женька как-то странно вздрагивает, пугливо взглядывает на меня – и тотчас снова отводит взгляд. Это ещё что за история?