Дьявол за правым плечом

Холина Арина

Нет ответа. Может, обратиться к доктору Курпатову? Извините, я стала ведьмой, и теперь у меня есть выбор — убить себя или свою подругу…

Маша вдруг вспомнила, что Ксюша, чьей жизни ничто не угрожает в течение последующих трех дней, мается в избушке у Жабы. Неизвестно, что будет с ними через три дня, а значит, надо провести их так, чтобы потом было что вспомнить — либо ей, либо Ксюше. И она поехала в Серпухов. Ксюша лежала в кровати, но едва Маша вошла, бросилась навстречу — значит, не спала.

— Слушай, какая гадость этот ваш режим по солнцу! — воскликнула она. — Стемнело — и спать! Так же рехнуться можно!

— Подруга, ты свободна! — провозгласила Маша. — Да здравствуют электричество, ночные клубы, ночные телеканалы и

прочие блага цивилизации!

— Серьезно? — подпрыгнула Ксюша. — Все в порядке? Ты все уладила? А как?

— Это было нелегко… — Маша покачала головой. Ей было неудобно врать Ксюше, а сказать правду она не решилась. Что они тогда будут делать? Бросать монетку?

— Слушай, я думаю, надо это отметить. У тебя есть лишних три дня, за которые мы можем потратить семь с половиной тысяч долларов?

— Куда поедем? — оживилась Ксюша.

Но Маша решила, что сегодня лучше отоспаться — чтобы завтра хватило сил на все, что может предложить индустрия развлечений. Они поехали домой, отсиделись в джакузи, напились зеленого чаю с мятой и мелиссой и заснули крепким здоровым сном — словно вся жизнь была впереди.

Глава 24

Днем Маша обзвонила всех: Дуню, Варю, Марину, Олю — и назначила общий сбор в кафе «Сад» в девять вечера.

Но правда была в том, что ей хотелось одного — быть сейчас с Андреем, и ни секунды не думать о том, что случится послепослезавтра, и ждать его с работы, и звонить ему на мобильный — просто чтобы услышать, что он очень занят и говорить не может, и писать сообщения: «Скучаю», «Хочу тебя», «Мой мальчик»…

Маша хотела быть рядом с человеком, который навсегда останется «ее мальчиком», а она — «его девочкой», потому что в мальчиках и девочках была какая-то нежность, романтика, свежесть. И она не понимала, почему некоторые люди так хотят взрослеть — так, как они это видят. Многие уже в тридцать словно тяготятся своей молодостью, стремятся к ответственности — и на месте мечтательного молодого человека возникает толстый плешивый мужчина в костюме, который рассуждает как президент, и весь из себя такой солидный, и говорит о своей девушке как о «супруге», и прямо видишь, как они скучно и солидно живут — у них все по-взрослому, без шуток и разгильдяйства, и они изо всех сил создают такой образ, чтобы лет в пятьдесят им наскучило жить.

Ей хотелось плакать — не потому, что все запуталось: это были смешанные чувства — она даже не очень боялась смерти, потому что смерть теперь понимала как открытую дверь, и это было даже интересно, просто она чувствовала себя так, как эти тридцатилетние старики — ей казалось, что она слишком рано узнала о чем-то таком, о чем не следовало знать. Она была слишком земная, и ей хотелось каких-то банальных жизненных радостей, и ей хотелось бояться смерти, и ради этого жить так, чтобы потом не о чем было сожалеть. Маша вдруг поняла, что знание избавляет тебя от страданий, оно возвышает, но ей не хотелось парить — ей хотелось обеими ногами стоять на земле: влюбляться, разочаровываться, спотыкаться, падать и подниматься. Она не была готова.

Проснулась Ксюша, обнаружила Машу в растрепанных чувствах и принялась ее тормошить.

— У тебя что, посттравматический шок? — беспокоилась она. — Ты это брось! Пока мы не потратим семь с половиной тысяч долларов, я тебе расхлябаться не дам! Поехали в «Персонаж», я с Ларисой знакома — купим у нее всю коллекцию!

И они поехали. Одеваться в шоу-руме было намного веселее, чем в магазине: все модели, все размеры плюс ощущение собственной значимости и сопричастности. Они действительно купили почти все — летнюю коллекцию, из которой распродавали образцы, и еще прихватили осенне-зимнюю — на всякий случай, просто потому, что могли — и потому, что хотели. К большому моральному удовлетворению Маши вещи стоили адекватно тому, как выглядели — обычно ее бесило, если русские дизайнеры, пусть даже очень талантливые

и хорошие, задирали цены на уровень «Кристиан Диор», — потому что есть все-таки небольшая разница между Диором, которого знает и любит весь мир — причем уже почти сто лет, — и, например, Олегом Бирюковым, о существовании которого догадываются только отчаянные модники. Но у Бирюкова хотя бы качественные вещи — многие же модельеры шили одежду из каких-то кошмаристых тканей и делали вид, что их творения ничем не отличаются от одежды Антонио Марраса… Маша все никак не могла успокоиться после визита в мастерскую одного уж слишком популярного русского модельера, который славился тем, что его страшно любят олигархи. Она тогда занималась рекламным буклетом холодильников — клиенты требовали имиджевой рекламы, что означало холодильник плюс модно одетый молодой человек плюс стильный интерьер, в котором молодой человек наслаждается отношениями с холодильником. Ну, и она поехала выбирать одежду. В мастерской все было хорошо, кроме, собственно, вещей — когда Маша выяснила, что спортивная кофта из толстого неприятного трикотажа с какой-то жутко неуместной отделкой из павловопосадских платков стоит двести евро — и это в мастерской, а в магазине она стоит все пятьсот, то ей захотелось подать иск в Гаагский суд — за нарушение душевного равновесия потребителя.

В общем, «Персонаж» сделал ее счастливой, хотя денег все еще было слишком много. Они с Ксюшей съездили в салон красоты — и сделали все, включая укладку и макияж, даже немного покапризничали насчет излишества румян, а потом отправились домой — разбирать вещи.

Вечером поехали в «Сад», где их уже ждали Дуня, Варя и Оля.

— У меня сегодня был секс на трассе! — восторгалась Дуня.

— Да ладно? С кем? На ходу? — посыпались вопросы.

— Девочки, это была просто мечта всей моей жизни! — Дуня тянула резину. — Еду я по МКАД, и вдруг меня подрезает какой-то маньяк в тазике…

— В чем? — опешила Варя.

— На «восьмерке»! Причем я дальше еду спокойно — вы же знаете, я на придурков нервы не трачу. Так он опять меня подрезает и еще орет, что я права купила и ездить не умею — а я тащусь семьдесят кэмэ в час в одном ряду! А он, понимаете, уже красный такой, ему жарко — машина-то без кондера, и чувствуется — башня у него вся протекла… А потом он совершенно охамел и стал мне орать, что я — сука! А у меня в машине лежал водяной пистолет — мы с Антоном ездили на Клязьму на шашлыки, и он с ребятами накупил этих идиотских пистолетов — они просто нереально похожи на настоящие, и вот я беру этот пистолет, высовываю из окна и кричу, что сейчас его замочу! — она расхохоталась. — И самое главное, что я ведь не врала — я его реально замочила, в этом пистолете, наверное, литр воды! Видели бы вы его лицо!

— А у меня роман с мужчиной, который не хочет приводить меня в свою квартиру, — заявила Оля.

— Как это? — удивились все. — Он женат?

— Вроде нет… — Оля пожала плечами. — То есть паспорт я его посмотрела, причем совершенно легально — сказала: «Давай паспорт, а то я чего-то не понимаю!» — и он дал. Понимаете, он весь такой восхитительный — загорелый, ухоженный, сидит на диетах, занимается спортом — но без фанатизма, читает ужасно много, каждый раз цветы дарит — вот такие букеты… — Оля развела руками. — Водит по хорошим ресторанам, а потом едет ко мне, но всегда уезжает. А сейчас ко мне мама переехала — у нее ремонт, однако он меня к себе так и не пригласил!

— И что? У вас целибат? — заинтересовалась Ксюша.

— Нет, — Оля покачала головой. — Трахаемся в туалете в «Лалуне». Там банкетка и телевизор — почти домашняя обстановка…

Остальные расхохотались.

— Что вы смеетесь? — надулась Оля. — Встречаемся за обедом, там почти никого не бывает… Вечером иногда номер в отеле снимаем.

— А что он вообще говорит? На тему своей квартиры? — Дуня явно была заинтригована.

— Говорит, что у него неудобно! Причем вид у него такой, будто он не врет.