Дьявол
Шрифт:
— Ваше высочество, — медленно произнес Оливер и посмотрел на него взглядом серьезным и значительным, — может быть, король это знает, может быть, он знал это, когда сюда ехал, и может быть, он присутствием своим хочет доказать вам, что ему нечего бояться. Его величество просит отвести ему квартиру во дворце, дабы близость тех господ и их недоброжелательство не сгущали атмосферы и не отравляли ее. Если бы он боялся этих людей, то ему пришлось бы бояться и вас, ваше высочество, так как ведь вы сами сделали столь сомнительный выбор.
Герцог выслушал с чрезвычайным вниманием; затем он поручил канцлеру Кревкеру, тихо стоявшему около его кресла и многозначительно поднявшему брови при словах Оливера, незамедлительно привести в порядок — поелику возможно — несколько горниц в западной половине дворца. Оливер, полагая, что его миссия окончена, попросил разрешения удалиться.
— Еще одно слово, господин камерарий, — сказал герцог Бургундский, в то время как канцлер выходил из зала. Оливер напряженно ждал. Он благодарил судьбу, неожиданно позволившую ему принять некоторые предупредительные меры для спасения короля; он отлично знал, на какой струне играет. Герцог откинулся в кресле.
— Еще одно слово, — повторил он, — разделяет ли кардинал — такой же участник делегации, как и вы — ваше мнение о предположительной осведомленности короля?
«Ишь каков бычок! — подумал Оливер, внутренне развеселившись; — хитер-то как!»
— Прошу прощения, ваше высочество, — возразил он, пожимая плечами, — я не имею возможности ответить на этот вопрос. Я могу лишь сказать, что у моего высокого повелителя нет оснований доверять его высокопреосвященству менее, чем мне.
Он помедлил с минуту, а затем продолжал, умно играя интонациями голоса.
— Я должен сказать, государь, что вы совершенно правы, не рассчитывая возбудить чувства страха или вины у его величества, не рассчитывая и на сценические эффекты вроде почетного караула, а тем паче и на меры более крутые. Эти последние имели бы успех, будь они морально оправданы, либо будь их объектом человек, ничего не подозревающий. Рассчитывайте исключительно на добрые намерения моего повелителя, который находится здесь за тем, чтобы устранить все источники конфликта и добиться подлинного мира. И простите мне мою откровенность, ваше высочество.
Карл Бургундский скрестил руки; ноздри его раздувались. Он нетерпеливо или недовольно барабанил пальцами по стальному рукаву кольчуги.
— Не можете ли вы ответить мне, господин камерарий, — сказал он резко, — в порядке ли вашей официальной миссии вы сделали это предостережение?
— Несомненно, — ответил Оливер и склонился перед герцогом, когда тот встал, давая понять, что аудиенция кончена. Оливер пятился к двери под задумчиво-испытующим взглядом повелителя, как вдруг тот торопливо сказал:
— Мне доложили, сьер Ле Мовэ, что вы говорите на нашем языке.
— Да, ваше высочество, говорю и знаю Фландрию, — улыбаясь, сказал Оливер по-фламандски с явным французским акцентом.
— Вы и Льеж знаете? — спросил герцог неожиданно и громко.
— Разумеется, знаю также и Льеж, — ответил Неккер вежливо и слегка насмешливо, — хотя уже много лет как я там не был. И если ваше высочество думает, что я — один из предполагаемых тайных агентов короля во Фландрии и если вы, всемилостивейший государь, все еще носитесь с злополучными подозрениями, будто король устраивает восстания в ваших городах, то мы, к великой радости вашей, скоро сумеем доказать вам противное.
— Тем лучше, — отрезал герцог и повернулся к нему спиной.
Настроение короля улучшилось, когда Оливер вернулся с известиями от герцога; эти известия он облек в форму более любезную, чем то соответствовало истине. Людовик, находясь в состоянии депрессии, — да и по натуре — обладал свойством терять необычайную свою самоуверенность, если намеченная им цель ускользала, отдаляясь помимо его воли, или если наступала минута нежданной физической опасности. Неккер чувствовал это и знал, что теперь Людовик еще не в силах вынести неприкрашенных фактов. Но он знал и то, что достаточно одного лишь намека на опасность — и король станет в оборонительную позицию. И он видел уже жуткое выражение глаз Людовика, когда эти глаза выслеживали Балю и коннетабля. Поэтому Оливер указал ему только, что самое важное и нужное сейчас для короля — это возможно демонстративнее выказывать все превосходство своей личности и своего ранга.
Переезд во дворец состоялся в тот же день. Еще в отведенных королю покоях западной половины, близ башни, работали мастеровые, еще прикрывали они второпях коврами серые стены, вставляли недостающие стекла, таскали мебель, а король уже явился в сопровождении свиты и лично распределил комнаты. Для себя и Оливера он выбрал самую дальнюю горницу, в которую можно было попасть лишь пройдя анфиладу остальных, и в которой не было, как он удостоверился, никакого другого выхода. А между покоями кардинала и коннетабля он поместил в общую спальню Жана де Бона и мессира Тристана.
Неккер отлично заметил, что Балю еще с самого выезда из Сен-Кентена, а особенно — притом с явной нервозностью — с момента возвращения Оливера от герцога желает переговорить с ним наедине; но он не предоставил кардиналу подобного случая, скорее даже избегал этого и постоянно держался вблизи короля. Чтобы прелату стало еще больше не по себе, Оливер сделал вид, что не слышит робкого предложения кардинала вместе отправиться к герцогу для переговоров о помещении, и устроил так, что кардинал не смог ему сопутствовать против его воли. Но когда король, разговаривая со своим шурином Бурбоном, вышел на галерею, Балю оттащил Оливера назад в комнату.
— Черт подери, Неккер, — взволнованно зашептал он, — что такое с ним, — он указал на галерею. — Он что-нибудь подозревает? Он что-нибудь знает?
Оливер медленно пожал плечами и не ответил.
— Почему вы молчите, — зашипел кардинал с плохо подавленным бешенством, — почему вы не устроили так, чтобы коннетабля оставили в покое? Почему вы не взяли меня с собой к герцогу? Почему вы избегаете разговора со мной? Из-за вас тут с ума сойдешь!
— Потише, ваше высокопреосвященство, — холодно произнес Оливер. — Я все время около короля, я следую за ним по пятам, но я не могу влезть в его душу. А посему я не знаю, что он обо всем случившемся думает; зачем он приволок сюда Сен-Поля, почему он послал к герцогу одного меня и отчего он не спускает с меня глаз. Но я знаю, что вы действительно не в своем уме, если необыкновенный идиотизм этой сцены почетного караула не изумил вас и не настроил на подозрительный лад — в той же мере, как и меня — и как короля.