Дьявольский коктейль (сборник)

Фрэнсис Дик

Как я сумею продолжать это? Обед совершенно вымотал меня. Еще полчаса – и я бы не вынес. Не знаю, что делать с собой. Бесполезно молиться – не верю. Если я пойду к доктору, он даст мне бутылку микстуры и совет взять себя в руки. Ничего нельзя сделать, надо просто переждать, пока не станет лучше. Если бы я мог убедить себя, что потом станет лучше, то по крайней мере мне было бы за что уцепиться.

Где-то в долине заржал жеребец.

Может быть, это Крисэйлис. Если его нет на ранчо Хай-Зии, то, наверно, он где-то поблизости. Видимо, Кибл знал, что делал, когда посылал меня охотиться за лошадью, потому что, очевидно,

на рабочем уровне я еще могу функционировать нормально. Возможность сосредоточиться на деле действовала как рубильник, который отключал душевное смятение. Если бы я мог двадцать четыре часа в день сосредоточиваться на работе, жизнь сразу стала бы проще.

Одна беда – это невозможно.

* * *

На ранчо держали примерно сто двадцать лошадей. Сорок из них находились в большом загоне недалеко от главного дома. На этих лошадях ездили верхом гости.

Завтрак подавали рано, чтобы гости успели подготовиться к прогулке. Все, кроме меня, отдыхали там уже по два-три дня и знали, какая лошадь им подходит. Конюх, или, как здесь их называли, рэнглер, спросил меня, умею ли я ездить верхом и, если умею, насколько хорошо.

– Я не сидел верхом лет девять или десять, – ответил я.

Конюх дал мне очень спокойную лошадь с угловатыми коленями. Западное седло показалось мне мягким креслом после плоского, как почтовая марка, седла, к которому я привык. Конюх затянул его кожаными шнурками шириной три дюйма. Хорошая, мягкая кожа, можно целый день ездить верхом и не натереть лошади бока.

Часть ранчо занимал небольшой, не больше акра, паддок, огороженный брусьями и поросший сочной травой. За завтраком я смотрел в окно на лошадей, пасшихся на нем: три кобылы, два маленьких жеребенка и два жеребца. Оба жеребца гнедые, но у одного была белая звездочка на лбу, и он не был чистокровным.

– А там что за лошади? – спросил я конюха.

Он немного помолчал, видимо, раздумывая, как бы поделикатнее ответить городскому туристу, да еще и иностранцу, и наконец сказал:

– Мы здесь, на этом ранчо, разводим лошадей.

– О, понимаю. И у вас много жеребцов?

– Три или четыре. Большинство из них, – он показал на животных, терпеливо ждавших гостей ранчо, – мерины.

– Этот гнедой хорошо смотрится, – проговорил я.

Конюх проследил за моим взглядом и снова посмотрел на меня.

– Он у нас новый, – объяснил конюх. – Полукровка. Матт купил его в Ларами две-три недели назад. – В его тоне слышалось неодобрение.

– Он вам не нравится?

– Слаб в кости для наших гор, – коротко бросил он, затягивая последний шнурок. – Удобно?

– Прекрасно. Благодарю вас.

Он кивнул с небрежным дружелюбием и направился к другому гостю узнать, не надо ли чего. Конюхи отличались от гостей только по возрасту и одежде. Все они были молоды – от восемнадцати до тридцати лет, некоторые из них были студентами, подрабатывающими на каникулах. Среди гостей преобладали родители и дети, едва ли хоть одному из взрослых было меньше тридцати. Бетти-Энн со знанием дела сообщила мне, что ковбоев нигде ковбоями не называют, только в кино, а правильное слово для конюхов на ранчо – рэнглер. И на ранчо Хай-Зии не держат скота, поэтому здесь нет скотников, тут только рэнглеры, которые ухаживают за лошадьми, а лошади нужны для прогулок туристов.

По одежде рэнглеры отличались от гостей меньшим пижонством, меньшей

наглаженностью, большей запыленностью. В пять тридцать утра они уже готовили лошадей. Отпускники отдыхали, а для рэнглеров это была тяжелая работа.

– На ночь лошадей пускают пастись на холмах, а по утрам загоняют на ранчо, – объяснил мне Уилки.

Мы выехали на прогулку двумя группами, в каждой по двенадцать гостей и два рэнглера. Сначала перешли по плоскому деревянному мосту узкий поток и потом поднялись на Тетон, возвышавшийся напротив. Когда в лесу мы вытянулись на тропинке в один ряд, Уилки ехал впереди меня, а Бетти-Энн сзади, и оба, не переставая, болтали.

– Лошадей выпускают на ночь в горы, потому что в долине не хватает пастбищ, мало травы. – Уилки повернулся в седле в профиль ко мне, чтобы я лучше слышал. – Лошади каждую ночь убегают за десятки миль. К некоторым рэнглеры привязывают колокольчики, как к коровам в Швейцарии, чтобы утром найти их. Колокольчики привязывают к вожакам. Понимаете, есть лошади – природные лидеры, другие подчиняются им. – Он добродушно улыбнулся. – Уверен, это тяжелый труд – собрать их утром, когда светит солнце и от деревьев падают тени.

Уилки точно подметил эту особенность леса, потому что мы проехали мимо группы из трех лошадей, стоявших за кустами, и я не заметил их, пока одна не мотнула головой и не зазвенел колокольчик.

– Рэнглеры пригоняют на ранчо столько лошадей, сколько нужно для прогулок, – вступила Бетти-Энн. – Остальные остаются среди холмов. Может, их приведут завтра, если они попадутся первыми.

– Бывает так, что лошадь пропадает на целую неделю? – спросил я.

– Пожалуй, – неуверенно ответил Уилки. Он и в самом деле не знал. – Конечно, если им нужна именно эта лошадь, то рэнглер поедет в горы и найдет ее. Я знаю, так бывало.

– Кто умеет хорошо ездить верхом, может утром поехать с рэнглерами в горы собирать лошадей, но они скачут вверх-вниз, а не ездят прогулочным шагом, – сообщила Бетти-Энн.

Тропинка, по которой мы ехали, была пологой и каменистой.

– Эти лошади, дорогая, для того и созданы, – ласково проговорил Уилки. – Они не похожи на тех спокойных животных, какие были в школе верховой езды у нас дома.

На одиннадцати тысячах футов над уровнем моря тропинка уперлась в маленькое затененное деревьями плато, откуда открывался захватывающий дух вид на долину, поросшую соснами, с большим сверкающим озером посредине. Все схватились за фотоаппараты и взволнованно защелкали затворами. То и дело раздавались восклицания, что такая красота требует тишины. Потом обе группы снова стали спускаться вниз.

Во время ленча Йола спросила, понравилась ли мне утренняя прогулка, и я без усилия ответил, что понравилась. Дети Уилкерсонов называли меня Ганс и просили после ленча поплавать с ними в реке. Уилки хлопал меня по плечу и говорил, что я хороший парень. Бетти-Энн, не заметив интереса к себе, начала раздраженно поглядывать на меня, что могло бы изменить мнение мужа, если бы он заметил ее настроение.

Я вышел из-за стола последним и захватил большой ломоть хлеба, завернув его в бумажную салфетку. У себя в коттедже я достал пакет со специально привезенными продуктами, наполнил карман кусочками сахара, а на хлеб положил целую банку сардин. С хлебом, завернутым в салфетку, я лениво побрел через кусты к маленькому паддоку с кобылами и жеребятами.