Дьявольский остров
Шрифт:
– Пенисаари, – со злостью, застрявшей в горле, поправил русского офицер «Валпо», – и какие острова с маяками вы еще знаете?
– Не помню, но они точно на Балтике есть, – уверенно сказал Альберт Валерьянович.
– Ладно, – буркнул Рупертти и нажал на кнопку под столом.
В кабинет ворвался долговязый солдат, на сей раз не тот, с длинным именем на «Л», а другой.
– Паавали, отведи господина, – приказал Рупертти.
Верзила, от которого за версту чувствовалась ненависть ко всем русским, грубо покрикивая на Альберта Валерьяновича, отвел
На этот раз в ней никого не оказалось.
«Решили испытать меня одиночкой, – подумал Шпильковский, – мне же и лучше, хоть отдохну».
К своему удивлению, он заметил, что температура в камере заметно понизилась. И с потолка на пол начала капать вода. Капли ржавого цвета собирались на потолке и с гулким звуком разбивались о бетонный пол.
«Психологическая атака… – ухмыльнулся Альберт Валерьянович, – что ж, будем закалять нервы».
37
Леннарт Хольмквист сидел за своим столом, под портретом Карла Густава Эмиля Маннергейма.
В лагере все было отлажено и работало, как часовой механизм. После побега троих военнопленных комендант усилил режим охраны, с помощью арестантов и профессиональных строителей, специально вызванных из Мариехамна, отремонтировал поврежденные галереи замка. Нашли заваленного камнями и щебенкой Стайнкукера. Похоронили его возле замковой стены. Заграждение починили таким образом, что военнопленным вообще стало невозможно подобраться к стене и вышкам. За счет пайка самих же заключенных лагеря пришлось покупать дополнительные мотки колючей проволоки. Вместо взорванной вышки построили новую и поставили еще одну, дополнительную, около дороги, ведущей к поселку. Военнопленным Хольмквист зачитал строгий приказ, что при попытке к бегству будет открыт огонь на поражение без всякого предупреждения. А ведь раньше охрана должна была сделать предупредительный выстрел в воздух.
Леннарт Хольмквист расправил плечи, зевнул, прикрыв рот ладонью, и спросил:
– Ну, что у тебя?
Перед комендантом лагеря стоял мальчуган – его племянник.
Он задрал на себе рубашку.
– Дядя, посмотри, у меня уже все зажило. Могу я завтра пойти в море с дядей Маркусом и дядей Сванте? Мама мне разрешила, – затараторил Готтфрид.
– Мама тебе не могла этого разрешить, не придумывай.
– Она сказала: «Если дядя Леннарт разрешит, то и я разрешу». То есть она уже разрешила.
– Что-то я не совсем понимаю, – почесал затылок комендант.
– А что тут непонятного? – наморщил лоб подросток. – Если ты скажешь «да», то, значит, у меня будет уже целых два «да». От тебя и сразу же от мамы, и спрашивать мне ее уже не надо. То есть, получается, она мне разрешила.
Леннарт еще раз глянул на шрам от аппендицита – все вроде бы зажило, шрам в глаза не бросался.
– Тебе еще нельзя тяжести поднимать.
– А я не и собираюсь их поднимать.
– Ага, удержишься, чтобы не помочь тянуть сети, так я тебе и поверил.
– Удержусь, дядя Леннарт, честное слово, удержусь.
– Знаю я тебя, увидишь, сколько рыбы в сетях плещется, начнешь помогать вытаскивать. Я сам такой же был.
– Были, дядя Леннарт, но рыбаком не стали. А я стану.
– Время такое было, что предложили пойти на службу, – вздохнул Леннарт. – Хорошо, я тебе разрешаю пойти в море, но напишу записку дяде Маркусу, чтобы он тебя ни к якорю, ни к сетям, ни к штурвалу не подпускал. Просто покатаешься на сейнере, уговор?
– Спасибо, дядя Леннарт, – звонким голосом поблагодарил Готтфрид.
Комендант взял самопишущую ручку, из папки листок бумаги и написал:
«Привет, Маркус!
Чтоб тебе и глаза рыбьего не увидеть!
Возьми Готтфрида и ничего не разрешай ему делать.
Потом комендант почесал ручкой за ухом и приписал:
«P.S.
Конечно, если будете ловить вокруг островов».
Леннарт знал, что рыбачить в проливах Аландских островов безопасно, ведь у этой финской автономии был статус демилитаризованной зоны. Именно поэтому его охрана официально не являлась подразделением финской армии, а состояла из «добровольцев».
Леннарт взял бронзовое пресс-папье с ручкой в виде мифического морского змея, промокнул написанное и сложил листок вчетверо.
– Вот, отдашь дяде Маркусу. Понял?
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Готтфрид.
Мальчик подхватил листок бумаги и выскочил в коридор. Как только дверь за ним закрылась, он раскрыл листок и прочитал, что в нем было написано. Заулыбался, прижал бумагу к груди.
– Что ты такой веселый? – В коридоре Готтфрида увидел идущий к кабинету коменданта почтальон.
– Иду рыбачить, дядя Максимилиан, дядя Леннарт разрешил.
– А твой живот уже зажил? – справился почтальон.
– Зажил, зажил…
– Помолись в воскресенье за русского врача, – сказал набожный дядя Максимилиан.
– Я уже молился за него.
– Ладно, беги.
Готтфрид пустился по коридору. Почтальон постучал в двери кабинета коменданта.
– Можно?
– А, Максимилиан, заходи… Принес вести?
– Как полагается.
– Хорошие или плохие?
– Не знаю. Конверт запечатанный.
– Письмо или телеграмма?
– Телеграмма. Молния. Секретная. Вот, – почтальон перешел на шепот, – «Валтиоллинен полииси».
– М-м-м, черт бы их побрал, – выругался Леннарт. – Снова будут мучить расспросами о беглецах.
– Ну да, я понимаю… Жалко, что доктор удрал. Хороший человек был. И полезный. А то у нас только ветеринар остался. Мы ж не четвероногие и не парнокопытные.
– Да, хороший он человек, – согласился комендант.