Дыхание Голгофы
Шрифт:
– Нормально. Мне ею некогда заниматься. Эльвиру, молодку мою, туда не вытянешь. Она попробовала слегка повозбухать насчет сего подарка, дескать, не слишком ли шикарно – каменный домик, озеро рядом, но я отлуп представил по полной. Ты крестьянский сын – это хозяйство потянешь. А потом, когда мало-помалу боль рассосется, забросаем Министерство обороны - так, мол, и так: инвалид, участник войны и без жилья. Да и к местной власти топтать дорожку надо бы. Награды на китель и вперед. Кстати, гражданские документы не спеши получать. Я имею в виду паспорт. Я полагаю, будет развод с дочурой. И очень скоро. И марать документы разводами не стоит. Получишь только свидетельство о расторжении брака. И все, как говорится, начнешь с чистого листа.
–
– Так что, дорогой зятюшка, за эту самую перспективу и выпьем. Галка-дочь, душа по ней болит, но и ты для меня родной.
С этими словами полковник налил рюмки и встал. Пришлось следовать за старшим по званию. Чокнулись.
– Прости ей дуре и отпусти с миром. Все-таки она ребенка ждет.
Выпили. Тут я совершенно некстати вспомнил про забытый баул у входа. Там же подарки. Я вернулся со свертками. Развернул шаль.
– Вот любимой женщине вез.
– Красивая вещь. Ну, восток – ясное дело! – восхитился тесть. – Только я думаю, этого подарка она не достойна. Лучше матери. Ты матери-то что-нибудь привез.
– Да так, парфюм… А отцу и вам по бритве «Филипс».
– Никаких парфюмов, только шаль. Представляешь, как мама будет рада.
И на глазах тестя внезапно выступили слезы.
… Прощаясь, пожимая мне руку Сергей Сергеевич сказал: «Ну, свой «Филипс» я потом заберу». И вдруг спросил:
– Ты в партию-то вступил?
– Вступил, там по-другому нельзя, - откровенно удивился я вопросу.
– Ну и правильно. Все сейчас горазды на партию валить… Все забыли, все. Ну, диссиденты само-собой, а тут еще какие-то сомневающиеся демократы появились. Ну не последнее ж доедаем.
Я хотел спросить Сергея Сергеевича - какие еще демократы? О чем это он? Но тот уже протиснулся в дверь.
– Главное, капитан, без паники, - только и сказал…
Какое-то время еще я тащусь в фарватере беседы. В голове застряла занозой эта его фраза «Не последнее доедаем». Что он имел в виду, я так и не понял, но задумался. «Что вообще тут в Союзе происходит?» - задаю я себе вопрос, расширяя границу конкретной его величества рогоносца, темы и не нахожу ответа. Тут я малость позаблуждался в идеологических сомнениях и вернулся к щедротам дорогого тестюшки. Конечно, добротный особнячок в дачном поселке недалеко от города если и подарок, то, несомненно, царский. Но нет ли в проекте выселения служивого на сей счет некоего лукавства? Любые отступные только уходи? Ответ, впрочем, завис. Похоже, старик был искренен. «Но дача?.. Без Гали?.. Все самое первое было там. Отказаться?» и тут я вдруг вспомнил об Анюте. Она-то уж точно б помогла разрулить ситуацию. Хотя не в этом дело. Просто на этот день и час очень хочется где-нибудь спрятать душу. В агонии ожидания встречи с любимой, во всей этой суматохе я не удосужился взять телефонный номерок соседки. «Даже фамилии не спросил, так торопился, - мысленно корил я себя. – А «перейти» дорожку стыдно. Надо теперь ждать случая, только когда он будет, этот случай?..»
Я прошел на кухню. Сел за стол. Взглянул на початую бутылку коньяка, на измазанную нелепым сооружением закусок скатерку усмехнулся и сказал вслух:
– Чужой ты, Апраксин, на этом празднике жизни.
<p align="center">
5
Ну и что? Импровиз мужа, щелкнувшего по носу загулявшую жену фальшивым адюльтером, в итоге обернулся фарсом. Всякая душа-потемки, а нелюбящая - этими потемками только утверждает мрак. Равнодушие Галины стало просто непереносимым. Каждое твое неумышленное движение к ней, взгляд, бытовая реплика воспринимаются уж если и не агрессией, то точно - «посягательством на свободу личности». А если еще и случайно в ванной комнате ты натыкаешься на раздевающуюся для приема душа женщину, ту самую, которая делила с тобой ласку и шептала еще что-то нежно и страстно, и память, как пасть разъяренного животного, набрасывается на тебя деталями, будь проклят миг, ибо в следующую секунду ты ловишь взгляд такой лютой ненависти, от которой впору пустить себе пулю в лоб. И попробуй объяснить ей, что надо не забывать запирать за собой дверь и притом трижды извиниться – все против тебя. Нелюбовь такая же мерзкая в своем выплеске, как и ложь во имя ее спасения. Просто два обнаженных нерва на крохотном пятачке – это много. А если учесть, что в недрах этой ауры твое ущемленное самолюбие, обида и, черт возьми, все-таки чувство, то жизнь медленно переплавляется в ад. Вулкан нереализованной страсти из любой трещины легко создает пропасть. И выхода нет. День кажется годом, а ночь вечностью.
С каждым часом моего пребывания в этой квартире я ощущаю себя временным и у меня такое чувство, что за нами наблюдает дочь Маришка. Впрочем, Галина старается подольше «задерживаться» на работе. Поначалу меня просто душила ревность, а потом я вдруг стал себя ловить на том, что отсутствие ее меня успокаивает.
Редко, какими-то вспышками, я вспоминаю Анюту. Но вот так просто заявиться к ней не решаюсь. Что я ей скажу? Что можно предложить женщине, которая так и не тронула сердце? Поплакаться «в жилетку», пооткровенничать на предмет всего этого ужаса в поисках сочувствия? Нет. Самолюбие не позволяет. А просто так сменить декорации, ослабить нерв, ей-то оно нужно? И все-таки пару раз я выходил на лестничную площадку ко времени ее прихода с работы. Ждал «случайной» встречи. Анюта так и не появилась. Иногда я гуляю вечерами по городу, нередко допоздна. Только чтоб меньше видеть Галину. Но душевная рана не дает покоя. Даже во сне.
Между тем я зарегистрировался в военкомате, оформил необходимые документы для пенсии. Впрочем, всякий раз испытывая смущение, когда меня пропускали вне очереди. Инвалид.
Наступило лето. И вместе с бледно-голубой бездонью небес на землю пала ядреная южная жара. Тоска мая стала какой-то неопределенной, явочной. В один из таких дней в квартире возник, наконец, затерявшийся со своими «сувенирами» тесть. «Есть комната в общежитии!» – громыхнул он с порога и я тотчас предстал пред его ясными очами.
– Собирайся, Гавриил, едем смотреть, - деловито скомандовал он. И уже в своих «жигулях»: - Это недалеко от центра, на Флотской улице. Комната на первом этаже, буквально в метрах от парадного входа – очень удобна для тебя. Ну, ремонт надо бы сделать. Сантехнику поменять.
– А что за завод? Какие приборы он выпускает? – спросил я, чтобы как-то соответствовать разговору в дороге. Нет, не грело меня переселение в какую-то общагу.
– Завод вполне серьезный. Что-то варганят для судов… Даже есть оборонный заказ. Конечно, не то, что раньше. Страна так глубоко заплыла в перестройку – берегов не видно. Промышленность трясет, связи не те. С работой трудно. Это слава Богу, я пригрелся в мобилизационном комитете при Округе. А так - соси лапу на одной пенсии. Ты давно по магазинам ходил?
– Давно. В Москве пытался. Очереди…
– Да и у нас так. Все по блату. Великую продовольственную программу похоже дохавали, - усмехнулся полковник.