Дыхание судьбы
Шрифт:
В июне ее пригласили в кабинет Уолтера-младшего для, как он выразился, «разговора относительно ваших планов на будущее. Я имею в виду, — сказал он, помявшись, — намерены ли вы оставаться здесь неопределенно долгое время?»
— Да, намерена. Моя работа в студии не приносит того дохода, на который я надеялась, но уверена, скоро дела поправятся.
— Понимаю. Не хочу давить на вас, но мы испытываем совершенно естественную озабоченность. Во-первых, арендная плата. Мистер Гарретт сообщил мне, что вы задолжали за три месяца, и, вполне естественно…
Ну а во-вторых, была плата за обучение Бобби, которую
— …Да, но видите ли, доктор, я очень надеялась… то есть я хотела бы узнать, не можем ли мы обсудить возможность предоставления ему полной стипендии на будущий год.
— Мм… Понимаю. Давайте-ка заглянем в его… в его…
Доктор Кул пальцем перебрал папки в забитом до отказа картотечном ящике и извлек одну в обложке из манильской бумаги, раскрыл и водрузил на нос очки в черепаховой оправе. Записи свидетельствовали, что коэффициент умственного развития Роберта Прентиса несколько выше среднего и он добился успехов в социальной адаптации и индивидуальном развитии. Но способность к самодисциплине имела оценку «неудовлетворительно», а из шести тем этого учебного года две он завалил, одну сдал не полностью и по оставшимся трем получил проходную отметку «удовлетворительно». Кроме того, один из учителей составил короткую записку, озаглавив ее «Замечания», которую доктор Кул предпочел зачитать вслух: «Со временем может оказаться, что Роберт вундеркинд, каковым он считает себя, но, если он желает доказать это, ему придется немало потрудиться».
— Так что вы понимаете, миссис Прентис, — сказал он, закрывая папку и снимая очки, — при подобных успехах вопрос о продлении для него стипендии полностью… полностью отпадает.
Расстроенная этими беседами, она отправилась к Ларкиным выпить коктейль и услышать слова сочувствия, смутно надеясь, что они помогут найти выход из положения. Но те были удивлены, услышав, как плохи ее дела: Мод явно предполагала, что преподавание скульптуры избавило ее от проблем с финансами, а Джим, предупредив в начале о том, что ожидает ее в Риверсайде, очевидно, больше не думал об этом.
— Но даже если все обстоит так, — сказала Мод, — просто возмутительно, что они пристают к тебе с долгами. Не считаешь, Джим?
Джим Ларкин усердно раскуривал сигару. Когда Алиса пришла к ним, он объяснил, что «паршиво чувствует» себя, потому что «работал всю ночь до утра», и теперь, небритый и в свитере, выглядел раздраженным.
— Не вижу в этом ничего возмутительного, — сказал он. — В конце концов, она ведь задолжала.
— Но, Джим, это несправедливо. Алиса — украшение этого места, они обязаны это понимать. Обязаны гордиться, что она работает и живет здесь.
— Ах да, я согласен. Согласен на все сто процентов. Беда в том, что по счетам все равно надо платить, и здесь, и везде. Полагаю, от тебя нельзя ждать, что ты это поймешь, поскольку в жизни не заработала и доллара, но имей ты мою головную боль, быстренько бы поняла. Извини мою жену, Алиса; подозреваю, я избаловал ее. Она далека от реальной жизни. — Он протянул руку и налил Алисе мартини. — Так, значит, они, так сказать, набросились на тебя? Есть у тебя возможность как-нибудь подзаработать деньжат?
Глядя в свой бокал, Алиса думала, как уже не раз за последнее время: почему сам Джим
— Алиса, выход есть, — оживилась Мод, и у Алисы затеплилась надежда, что та добавит: «Мы поможем тебе». Но Мод сказала: — Надо продать какие-то из твоих скульптур. Нет, я не имею в виду те, над которыми сейчас работаешь — им место в музее, — а какие-то из парковых: «Фавна», «Пана», «Гусятницу» — они все по-своему красивы. И почему бы Вандер Мерам не стать главными покупателями? Ты замечала, что лощинки и полянки в Боксвуде просто-таки просят, чтобы их украсили парковой скульптурой?
— Идея отличная, — проговорил Джим. — Но лично я на месте старого Уолтера-младшего не стал бы сейчас покупать никаких Панов или Гусятниц.
И Алиса знала, что, скорее всего, он прав. Был самый подходящий момент решиться и попросить у него взаймы — лучшей возможности не представится, — но, если и существовали слова, чтобы обратиться с такой просьбой, она их не находила. Она могла только сидеть у них, пить их джин, начиная испытывать неприязнь к ним обоим.
В конце концов, как обычно, выручил Джордж — прислал достаточно, чтобы оплатить аренду, отопление и внести символическую сумму за обучение Бобби. Но Джордж предупредил, что это было «абсолютно в последний раз», когда он платит сверх условленного договором о разводе.
— Алиса, я просто не вижу этому конца. Единственное, что могу тебе сейчас посоветовать: лучше уезжай оттуда сама, пока они тебя не выкинули.
— Никто не собирается меня выкидывать, Джордж.
— Это почему же? Ты продолжаешь делать кошмарные долги, и они подают на тебя в суд. Ты знаешь, они это могут. Подать в суд, и тот наложит арест на твои доходы.
— Джордж, ты никогда не верил в меня, но я знаю, что делаю. В следующем году все будет совершенно иначе. Количество учеников обязательно увеличится, это во-первых, а еще у меня сейчас в работе много очень хороших, очень важных скульптур, которые точно смогу выгодно продать. Я знаю, все трудности скоро закончатся.
— Сильно сомневаюсь. Не могут они закончиться.
До конца лета ей удавалось платить за дом, что создало иллюзию какой-то платежеспособности, продолжавшейся до начала учебного года. Позже стало трудней поддерживать эту иллюзию, но она надеялась, что вопрос со школой не встанет ребром до февраля, а февраль казался успокоительно далеким.
Осенью учеников у нее не прибавилось, но ее собственная работа продвигалась настолько успешно, что вселяла огромные надежды: она представляла себе, как устроит весной персональную выставку, которая и поправит ее финансовое положение, и сделает ее знаменитой. Даже в тяжелые дни ее утешала вера: Бог, внушал глубокий голос отца Хаммонда каждое воскресенье, не оставит ее своей заботой.
Энтузиазм Мод иссякал: «Не знаю, дорогая, что еще посоветовать; право, не знаю, что бы я делала на твоем месте», а Джим теперь открыто убеждал ее уехать из Риверсайда. «Это простая арифметика, с которой не поспоришь, Алиса, — говорил он. — Чувствую, я и Мод так или иначе втравили тебя в эти неприятности, и я сожалею, но будет только разумно уехать отсюда, пока твое положение не улучшится». Говоря это, он лишь делал для нее еще затруднительней просьбу о деньгах, и она ненавидела его за это.