Дюжина межгалактических мерзавцев
Шрифт:
– А если я не помню? – пискнул сириусянин.
– Значит, ты автоматически становишься главным подозреваемым.
Поднялся шум. В мой адрес снова полетели оскорбления.
Тут возвысил голос капитан.
– Всем заткнуться! – скомандовал он. – У нас и так хватает проблем. А я, вашу налево, хочу чувствовать, что мои расшатанные нервы начинают выздоравливать.
После этого замечания дело пошло на лад. Я приступил к допросу.
– Ну, давай, Робинзон, рассказывай, что ты делал, когда произошло убийство бородавочника.
– Ничего
Я сделал пометку в блокноте.
– А откуда ты знаешь, когда именно оно произошло?
Несколько уголовников тут же повскакивали с мест, намереваясь скрутить Робинзона, но я поднял руку, призывая всех успокоиться.
– Да не знаю я, – смущенно пробормотал таргариец, – это я так, ляпнул… По недоразумению.
– По недоразумению?! – оскалился рангун. – Вот ты и есть тот самый убийца.
– Да вы чего?! – взвился таргариец. – Да я не помню даже, какого числа это случилось! Я за календарем давно перестал следить.
– Второго, вроде бы, – сказал лемуриец. – Я хорошо запомнил, когда это случилось.
– Почему именно? – поинтересовался я.
– Да так… – Умник замолчал. Все смотрели на него с таким явным подозрением, что он счел нужным добавить: – День рождения у меня второго. Не отмечать же его… здесь.
– Второго с утра мы в карты играли, – сказал Сивый. – Как засели утром, так до самого обеда и резались.
– О, точно… И я с вами был, – согласился, – еще продул капитану штук тридцать. Помните, капитан?
– Отлично помню, – сказал Лео Глуц. – Дымов, ты не мог бы уточнить, о каком времени идет речь?
– Примерно, одиннадцать – двенадцать утра.
– Ну, тогда можешь исключить сразу всех, кто был в это время в кают-компании. Так, за столом сидели я, – он оглянулся на рангуна, – Сивый тоже был, это я точно помню, блефовал, как зверь, и спустил кучу бабок. Робинзон тоже. Кто тут еще был…
– Я… я был, – прогудел немониец.
– Это точно, он все время у стола вертелся, – подтвердил Робинзон. – Не было этих двоих. – Он глянул исподлобья на лемурийца и креторианца. – Да еще Крыс где-то шлялся.
Сириусянин испуганно сжался, выпучил глаза и затряс головой, всем своим видом выражая невинность.
– Что скажешь? – обратился я к нему. – Где ты был второго утром?
– Ты это серьезно?! – пискнул Крыс.
– Еще как серьезно, отвечай на поставленный вопрос.
– Наверное, я спал. Точно не помню. Мне снился какой-то хороший сон. Или не снился.
– Ты во сне случайно не встречал бородавочника? – вкрадчиво поинтересовался Сивый. – Может, тебе снилось, как ты заходишь к нему в каюту с каким-нибудь дрыном?
– Нет, нет, нет! – вскричал перепуганный сириусянин. – Я ничего не видел во сне! Мне обычно снится одно и то же.
– И что это такое? – не отставал рангун.
– Я не обязан об этом рассказывать… Это личное.
– У нас тут все личное быстро становится достоянием общественности. Колись, парень, или я из тебя всю правду вытрясу.
– Мне снится еда, понятно?! – завопил сириусянин. – Много, много вкусной еды. Я устал грызть сухой паек.
– Ну, это я могу понять, – Сивый хмыкнул. – Зато пайков у нас полно. Голодать и жрать друг дружку не будем. Я однажды чалился в одной колонии, так там когда начались перебои с поставкой жратвы, ребята принялись жрать друг дружку. Очень там было невесело, прямо скажем…
– Оставим эту тему, – сказал я, сделал пометку. – С Крысом все более-менее понятно. Давайте с остальными. Итак, где были вы? – обратился я к лемурийцу и креторианцу.
– В моей каюте, – спокойно ответил Умник.
– Что вы там делали?
– Беседовали о жизни. Не думаю, что это имеет какое-либо значение. Мою невиновность может подтвердить Красавчик, а я, в свою очередь, могу вас заверить, что все утро он не покидал моей каюты.
– Не нравится мне это, – сумрачно заметил Сивый, – где гарантия, что эти двое не сговорились?!
– А где гарантия, что не сговорились все вы? – насмешливо спросил Умник. – Двое и четверо могут сговориться с одинаковым результатом.
– Гарантией является мое слово, – сказал Лео Глуц.
– А разве для вас секрет, капитан, что вам тоже никто не доверяет?
Глуц хмыкнул.
– А ты парень очень себе на уме. И как только тебе удалось дожить до таких лет?
– Рационализм и осторожность, – заметил лемуриец.
Я решил, что Умник нравится мне все меньше. Несмотря на заявленный рационализм, он столь явно демонстрировал превосходство над остальными сапиенсами, что не мог не вызвать раздражения. Может, он и обладал отличной эрудицией, но характер у него был препаскудный. Впрочем, в качестве представителя расы лемурийцев он являл почти уникальный пример выдержанности и обходительности. Эти сапиенсы из Западного сектора умудрялись хамить даже на дипломатических приемах, что же говорить о нынешней ситуации.
Дабы конфликт между капитаном и своенравным лемурийцем не перешел в стадию мордобоя, я поспешно вмешался.
– Я поговорю с этими двумя, – обратился я к Лео Глуцу.
Он кивнул, продемонстрировав понимание, но, все же, не удержался от оскорблений:
– Впервые вижу осторожного лемурийца. Ты, должно быть, наполовину человек.
Глаза Умника полыхнули желтым, он покраснел, сжал губы до синевы, но каким-то чудом сумел обуздать свой гнев. Хотя все, включая меня, ожидали вспышки ярости, столь свойственной лемурийцам.
Оставался только один сапиенс, чьи действия с одиннадцати до двенадцати были неизвестны. Вернерианин сидел в кресле, свесив голову, и дремал. В отличие от остальных происходящее казалось ему очень скучным.
Я поднялся из-за стола, пересек комнату и толкнул Пузыря в плечо. Он пробудился не сразу, сначала приоткрыл один красный глаз, потом другой, протяжно зевнул.
– У меня вопрос, – сказал я. – Что ты делал второго? С одиннадцати до двенадцати утра.
– Второго? – удивился он. – Это когда?