Дюжина межгалактических мерзавцев

Егоров Андрей Игоревич

– Отвечать! – рявкнул я. Не сдержался. Сказывалось перенесенное напряжение.

Шар едва слышно загудел.

– Отставить гул, говорить на новоязе!

– Я никого не убивал! И ничего об этом не знаю…

– Начинается, – я изобразил возмущение. – Мне казалось, ты малый – не дурак. Ну, зачем отпираться? Неужели ты думаешь, я бы стал просто так говорить, что знаю обо всем, если бы не знал. Давай начистоту. Я говорю тебе, что видел и что знаю. Ты сообщаешь мне, как убивал и почему. Идет?

– Но я никого не убивал…

– Ты начинаешь меня

утомлять! – я перешел на повышенные ноты. – Если не хочешь говорить сейчас, расскажешь потом. Но тогда уже снисхождения не жди. Так что? Будешь говорить.

– Мне нечего сказать…

У меня сложилось впечатление, что немониец растерян. Впрочем, растерянность могла объясняться целым рядом причин. Врожденной робостью, например, или страхом перед представителями власти.

– Неужели не ясно, у меня есть улики!

– Какие улики?

– Так я тебе и сказал! Ты меня что, за дурака держишь?!

– Да… То есть нет.

– Отвечать прямо и по существу, когда я с тобой разговариваю! – я сделал шаг вперед и остановился в недоумении, не зная, как поступить. Схватить и встряхнуть его я не могу – на нем даже одежды нет. А пнуть – может кончиться плачевно. Не один сапиенс пострадал из-за этих до предела наэлектризованных существ.

– Я и отвечаю… Я ничего про это не знаю. Я никого не убивал.

– Все вы так говорите, – я постарался дышать ровнее, – ладно, успокойся. – Сказал я больше себе, чем допрашиваемому. – Ход делу я пока давать не буду. Но… если ты во всем сознаешься, тебе же будет лучше. Я предупредил. А там делай, как знаешь. – Видя, что шар замер, перестав мотаться из стороны сторону, я решил его дожать. – Знаешь, как бывает во сне, делаешь шаг, и летишь в пропасть. Только в твоих силах сейчас сделать так, чтобы через эту пропасть была перекинута дощечка. Смекаешь?

Повисла пауза.

– Как это – делаешь шаг во сне? – поинтересовался немониец.

– Ну, как, – озадачился я. – Делаешь шаг – и все. Сразу после того, как заснуть. Вздрагиваешь – и просыпаешься. У тебя так не было?

– Но я не могу во сне делать шаги. Я вообще ничего не могу делать во сне.

– Ты что не видишь снов?

– Конечно, вижу. Каждый раз, когда засыпаю.

– Тогда в чем же дело? Подумай об этом – и делай шаг.

– Но я же не вижу во сне себя…

– Вот как, – проговорил я. – То есть как?

– Вы, люди, наверное, и во сне остаетесь одни, – догадался немониец. – Вам очень одиноко. И вы в любом образе, в любой картине находите то, во что вселяется ваше сознание. Вы осознаете себя.

– А вы не осознаете? – растерялся я.

– Во сне мы теряем индивидуальность, – поведал немониец. – Мы сливаемся с разумом нашей расы. Во всяком случае, только так я могу это объяснить…

– Ничего себе, – пробормотал я и рассвирепел. – Что ты мне голову морочишь своими сновидениями. Хочешь отвлечь от дела?

Шар снова задрожал всем телом и принялся кататься из стороны в сторону.

– Пожалуйста, – попросил он, – не нужно на меня кричать. Я ужасно нервничаю, когда кричат.

– Ладно, оставайся тут, – я махнул на немонийца рукой и вышел.

«Черти что творится у некоторых в головах, – думал я, шагая по коридору, – Федерация в опасности, а он мне задвигает про то, как немонийцы сладко спят. Я, может, тоже спать хочу. Но некогда. Надо всех этих уродов и убийц выводить на чистую воду».

За долгие годы службы я убедился, что самые наглые и жестокие преступники – это рангуны. Представителей этой расы отличала гордость за свое убогое происхождение и уверенность в собственной безнаказанности. Большим умом лохматые обезьяны не отличались. На допросах вели себя нагло. Черт побери, эти отморозки грубили даже адвокату, что демонстрирует ущербность их интеллекта. Больше всего меня бесило их упорство на допросах и повышенный болевой порог – их можно было молотить часами, как грушу в спорзале, их голова моталась бы из стороны в сторону, а с клыков летела бы кровавая пена, но при этом они все равно не подписали бы ни одной бумажки.

Как правило, я требовал, чтобы подследственных рангунов пристегивали к стулу, выкрутив руки и сковав их наручниками. От столь тупых сапиенсов, обладающих при этом мощнейшей мускулатурой, можно ждать любой глупости. Даже нападения на следователя Департамента допросов. Самый слабый боец среди рангунов мог бы легко отделать на ринге самого тренированного тяжеловеса человеческой расы. Поэтому я не рисковал. Один лохматый подозреваемый умудрился прыгнуть на меня вместе со стулом, опрокинулся и вцепился в голень зубами. Я бил его целых полчаса не переставая, пока он, наконец, не разжал челюсти. Пришлось потом делать уколы от бешенства и лихорадки Брюгге. Кто знает по каким грязным притонам шлялся этот мерзавец?

– Пообщаемся, – сказал я рангуну. В каюте стоял отвравительный запах, пахло псиной. А еще – мокрой шерстью и зверем. Удушливая вонь, исходящая от хищника. Колонистам с нетераморфированных планет, имеющих натуральную фауну, отлично известно, как пахнет хищник. Я сам вырос на одной из таких. В западные земли мы старались не соваться. Там обитали саблезубые тигры. Так их прозвали колонисты. На самом деле, глаз у этих существ не было, зато острое обаяние позволяло им охотиться и размножаться.

На мой вопрос Сивый ответил усмешкой.

– Неа, – проговорил он лениво. Обезьяна валялась на койке, придаваясь праздности. Но «общаться» этот ленивый мерзавец, видите ли, не желал.

– Это был не вопрос, – уточнил я, чтобы сразу расставить акценты. – Если не хочешь говорить, я сделаю вывод, что ты не желаешь помочь следствию. По какой причине ты что-то скрываешь, мне неизвестно. Но придется доложить об этом капитану. Да. Придется… – Я задумчиво помялся.

Рангун обнажил зубы, воззрился свирепо. Но на меня подобные гримасы давно не действовали. Я и сам мог корчить исключительно злобные рожи – в федеральной Академии этому умению был посвящен специальный полугодичный курс.