Дюжина межгалактических мерзавцев
Шрифт:
– Очень интересно, – пробормотал я, хотя не понял половины сказанного. – Ты хочешь сказать, что кто-то давным-давно наделил нас разумом? Но кто это – неизвестно. И зачем он это сделал – тоже.
– Именно так. Если говорить о Земле, то я совершенно не понимаю, почему именно приматы стали обладателем мутации разумности. А не какие-нибудь кошачьи, к примеру. По-моему, в тиграх и львах куда больше грации и красоты, чем в человеке. Человек, говоря откровенно, уродлив. С другой стороны, мутация разумности включает также изменение внешнего облика. Неизвестно, как выглядели бы потомки пещерных львов, надели их неизвестная сила разумом.
– Наверное, были бы лысыми, и ходили на двух конечностях, – развеселился я.
– Кстати, друг мой, знаешь ли ты, каким был облик древних креторианцев?
– Примерно, – ответил я. – В общих чертах. Наша наука – это что-то с чем-то. Вроде бы, наши далекие предки имели плавники и жили под водой и над водой.
– Это очень интересно, – заявил Умник. – Погляди, как вы стали похожи с людьми. Между тем, у вас не было общего предка. Однако такие совпадения случаются. К примеру, полуразумные существа с одной из планет Лемурианского сектора как две капли воды напоминают земных крабов. А птичка кукермерра с планеты-колыбели рангунов имеет двойника в созвездии Лиры. Причем, предки у этих созданий были разные.
– Внутри мы очень непохоже устроены, – сообщил я. – У людей, например, есть сердца, а у меня четырехкамерная печень. Одна знакомая дама говорила мне, что именно поэтому люди острее чувствуют, переживают эмоции. Не понимаю, как можно чувствовать острее из-за того, что у тебя функции печени возложены на отдельный орган? Бред собачий!
– Люди одушевляют сердце. Считают, что оно умеет чувствовать само по себе. По большей части, это действительно бред. Но бред, включенный в сознание. Устойчивый миф. Я читал много материалов о человеческом разуме. Он имеет самые причудливые формы. Главное, что я для себя вывел – людям нельзя доверять и их нельзя недооценивать. В их разуме скрыто подсознательное коварство, они и сами порой не представляют, на какие шаги способны в случае, если представиться возможность…
– Не будем обсуждать людей, – предложил я. Мне все время казалось, что капитан Лео Глуц может оказаться где-то неподалеку. Ему очень не нравилось, когда кто-то из команды начинал критиковать человечество, справедливо полагая, что люди подчинили себе всю галактику и продолжали на правах старшего брата стяжать все блага развитой космической цивилизации.
– Боишься? – проницательно заметил лемуриец. – Наверное, твоя печень тоже одушевленный предмет, способный испытывать страх.
Иронию я уловил, криво улыбнулся.
– Не боится только кретин. Вполне естественная реакция.
– Всего лишь эмоция, – согласился Умник, ответная реакция на воображаемую или реальную угрозу. И как любую эмоцию, ее можно вывести из подсознания, и разложить на составляющие, чтобы полностью изъять. Сделать это возможно. Но делать этого не стоит. Потому что выживаемость индивидуума, лишенного столь ценной эмоции, как страх, уменьшается в геометрической прогрессии.
– Зато возрастают шансы получить по физиономии, – подхватил я. – Так что, пожалуй, буду и дальше трусить. Целее буду.
Слова мои были отнюдь не голословны. Я испытывал все большее волнение. Федеральный агент вконец обнаглец. Он бродил по кораблю и устраивал всем допросы с пристрастием. Причем, вопросы задавал самые странные, расспрашивал, к примеру, о каких-то зеленых сапиенсов небольшого роста. Ума не приложу, как его до сих пор не пришили. По идее, тот самый живодер должен был именно с него начать череду кровавых убийств.
Накануне правительственный агент зашел, навестил каюту лемурийца, где мы играли в шахматы, пришел, якобы, для того, чтобы просто пообщаться, от скуки. Мне хотелось сказать все, что я думаю о таких примитивных методах дознания. Но я счел, что не стоит вступать в открытую конфронтацию. Кто знает, что на уме у этого дуболома. Когда федерал ушел, Умник заметил:
– Он практически Леня Стаканов.
– Кто?
– Знаменитый сыщик. Герой романов одного знаменитого писателя.
– Не знаю, как работал Леня Стаканов, но этот прет напролом, – поведал я.
В мою каюту федерал заходил пару дней назад – сначала сообщил, что все знает и мне следует сознаться, потом угрожал расправой, затем взывал к моему гражданскому долгу и напоследок сулил правительственные награды, если я окажу ему помощь в поиске опасного убийцы. Осознав, что я не могу дать ему никакой информации, потребовал, чтобы я повнимательнее следил за лемурийцем и сообщил ему, если замечу что-то странное.
– Прошу меня извинить, – сказал я, – но стукач из меня не получился даже на каторге. Не получится и здесь.
– А кто тебя просит стучать? Просто будь бдительнее. Ты же не хочешь сыграть в ящик, сынок, – и федерал, сделав рожу кирпичом, что у него получалось великолепно, вышел за дверь.
А я остался в одиночестве, в тяжких думах о прошлом и будущем. Я и так находился под постоянным давлением, а теперь еще приходится думать о том, как бы выкрутиться из этой ситуации. Я не собирался подставлять лемурийца, испытывая к нему искреннюю симпатию.
Сидя за шахматами, мы неизменно возвращались к расовым вопросам. Умника они занимали больше других. Он считал лемурийцев угнетенной расой, и крайне негодовал доминированию людей в галактике.
– Нельзя бесконечно унижать другие расы, – сказал Умник. – Сегрегация в галактике носила всеобщий характер. И была очевидна для всякого прогрессивного сапиенса.
– Что носило всеобщий характер? – переспросил я.
– Сегрегация. Все галактические расы были угнетены в правах, все, за исключением людей. Отдельные расы не допущены даже к избирательным голосованиям. Я даже не говорю о других правах. В этом, несомненно, вина, Верховного Совета Федерации, ведь в него входят исключительно люди. Они и утверждают высшую власть в галактике именно людей. То, что сейчас происходит – следствие подобной политики.
– И где выход?
– Прежде всего, следует предоставить всем разумным расам равные права.
– Но люди никогда не пойдут на это.
– Должны пойти. Иначе конфликт неизбежен. Я, впрочем, с трудом представляю, как будет выглядеть мир после этой войны. Возможно, людей уже никто не будет спрашивать. И нам придется иметь дело совсем с другой доминирующей расой.
«Мы снова обсуждаем людей», – понял я, и мне стало не по себе. Если лемуриец так настроен обсуждать тему доминирования человеческой расы, не указывает ли это на то, что он – не тот, за кого себя выдает. Тем более что уголовником он совсем не выглядел. Лемуриец явно был сапиенсом тренированным и психологически намного устойчивее своих донельзя вспыльчивых собратьев. Он даже спал всего по нескольку часов в сутки, уделяя остальное время рассуждениям, расчетам и чтению. Портативный компьютер, выдвигающий из стены, содержал большое количество книг. По большей части отнюдь не любовные романы, которые я обожал, а научные труды. Для Умника не было большего наслаждения, чем покопаться в заумных книгах.