Дюжина межгалактических мерзавцев
Шрифт:
Очень скоро стало понятно, что несмотря ни на что, до цели мы, все-таки, долетим. Власти сделали все возможное, чтобы наша миссия состоялась. Или не власти, а кто-то другой. В наших обстоятельствах это было уже не столь важно.
Через некоторое время у нас случилась первая крупная поломка. На корабле вдруг стала возрастать гравитация. Мне это очень не понравилось, и я дал Робинзону задание выяснить, как можно устранить поломку. Он довольно долго копался в машинном отделении, но развел руками.
– Ничего не понимаю, все в норме.
Но приборы показывали, что гравитация неуклонно растет.
– Продолжай разбираться, – скомандовал я. – Не хватало еще, чтобы нас тут расплющило.
– Не доверяете вы мне, капитан, – проворчал Робинзон, – а я, между прочим, механик с детства. Ладно, посмотрю, что можно сделать.
Но время шло, а поломка так и не была устранена. Гравикомпенсаторы работали все хуже. Я с неудовольствием ощущал, как растет свинцовая тяжесть в ногах, и все сильнее сжимает виски.
Вот тебе и новенький корабль. Оставалось радоваться, что с остальными узлами пока все в порядке. Мы уже успели улететь очень далеко от основных трасс. Да и послать сигнал бедствия у нас не было никакой возможности. Федеральное судно стало бы для нас братской могилой.
Вельд Красавчик
Я вспомнил, как однажды, когда был совсем маленьким (года три или четыре, точнее не помню), впервые осознал, что однажды тоже умру. Вот этот пруд возле нашего дома будет также разливаться весной, роща на холме сбросит листву и оденется новой, рыбки станут резвиться в прозрачной воде – они все равно отличаются одна от другой только формой плавников и размерами – а меня уже больше нет. На меня накатил такой дикий ужас, что я бегом, крича во весь голос, побежал к дому. Ворвался на террасу, обхватил тетушку руками, сжал, что было сил.
– Ты что, Вельдик, что случилось? – допытывалась она.
А я не мог ответить, захлебываясь плачем. Потом все же выдавил, как только смог немного перевести дыхание.
– Тетя, а ты умрешь?..
Она присела, глядя на меня добрыми, все понимающими глазами.
– Когда-нибудь умру, – грустно сказала она. – Но обещаю тебе, что это будет очень и очень нескоро.
– А я… – Торопился я задать мучающий меня главный вопрос. – Я тоже когда-нибудь умру?
– Да, – ответила она, и я зашелся таким плачем, что, кажется, даже соседи услышали, хотя до их участка было весьма приличное расстояние.
– Выходит, себя ты жалеешь больше, чем меня, – рассудила тетушка. – Вот как. Я полагала, ты любишь меня тоже. Не только себя одного?
– Что ты, тетя, тебя я люблю намного больше, чем себя, – испугался я. – Тебя я очень-очень люблю. А себя просто очень…
Тетушка рассмеялась, явно довольная моим ответом.
– Ладно, беги, не мешай мне готовить обед. И ни о чем больше не беспокойся…
И я действительно больше не беспокоился. Мои мысли занимали совсем другие вопросы. Не беспокоился, пока не оказался в колонии. И вот теперь, на этом корабле.
«Хорошо, что у меня нет хвоста, как у Провокатора, – думал я, – значит, мне его никто не оторвет. Но… – От ужаса холодели внутренности. – Он может оторвать что-нибудь другое».
На этом чертовом корабле я постоянно испытывал страх и манию преследования, состояние мое все более явственно напоминало паранойю.
Я давно заметил, сапиенсы, лишенные фантазии, обыкновенно почти бесстрашны. А тот, кто обладает живым воображением и может представить, какой ужас в одночасье может на него обрушиться (ох, уж эти оторванные части организма), нередко производит впечатление труса. Но это вовсе не трусость. Скорее, разумная осторожность.
Только не надо думать, что только я боялся умереть. Атмосфера ужаса пронизывала корабль сверху донизу, как женщину бывает пронзает острое желание близости. Многие делали вид, что им совсем не страшно, но я отлично видел – у них все поджилки трясутся. Все они судорожно оглядывались, подозревая, что кто-то идет следом. На ночь они баррикадировались в своих каютах. На этом рейсе каждый подозревал каждого. Они собирались вместе за карточным столом, сбиваясь в стаю. Им казалось, что если они будут вместе, им проще будет защититься от неведомого врага.
По здравому рассуждению я решил, что и мне следует обзавестись друзьями. Никогда не помешает заручиться поддержкой тех, кто может дать отпор любой опасности. Последнее время я старался держаться поближе к лемурийцу. Как и Лео Глуц, он отличался решительным характером. К тому же, он единственный выглядел абсолютно невозмутимым. Казалось, его совершенно не волнует, что по кораблю бродит убийца. В общем, мы подружились. Ему нравилось много говорить, а я умел слушать. Полагаю, в этом кроется основная причина нашей дружбы.
Теперь мы каждый день играли в шахматы и обсуждали самые разные темы. Я сказал «обсуждали», но точнее было бы слово «говорил». Чаще всего о представителях иных разумных рас – не креторианцах и лемурийцах. Умник знал о них буквально все. Всеобъемлющие познания позволяли моему новому другу свободно рассуждать о любых вопросах бытия сапиенсов и их мышление. Отдельные темы, такие как половые пристрастия различных видов и их физиологические особенности, вызвали у меня самый живой интерес, другие я слушал с деланным вниманием, чтобы не обижать Умника небрежением к его удивительной эрудированности.
– Эволюция – процесс не ровный, а скачкообразный, – говорил он. – Живые организмы трансформируются не постепенно, а в результате внезапной мутации. Раньше ученые полагали, что эволюция ведет лишь к улучшению выживаемости вида. Но оказалось, что та или иная мутация может вызвать как позитивные сдвиги в развитии вида, так и негативные, которые приведут к полному его вымиранию. Природу этих неожиданных мутаций не удалось понять до сих пор. Что именно их вызывает неизвестно. Но самая большая загадка – это мутация, которая вызвала развитие того или иного вида, и появление у него разума. Есть предположение, что эта мутация носит одинаковый характер у всех двенадцати рас. Произошла она примерно в одно и то же время. При этом виды были выбраны совершенно случайно.