Дюжина межгалактических мерзавцев
Шрифт:
– Так что, – поинтересовался я, – будем разговаривать? Или мне сразу записать тебя в подозреваемые?
– Говори, легавый.
– Вот и хорошо. – Я придвинул стул, сел: – Итак, как ты стал преступником?
– Чего-о-о?! – рангун начал привставать. – Тебе че надо, а?!
– Зайдем издалека. А потом сразу перейдем к сути. Меня интересует, как ты стал преступником? Как такое получилось?
Мой собеседник бухнулся на койку, проворчал что-то невнятное под нос, и, наконец, соизволил ответить:
– Невинно осудили, и пошло-поехало.
– И как же случилось, что тебя невинно осудили? – поинтересовался я с иронией.
– Будто ты не знаешь, какие менты – суки. На опознании кроме меня присутствовали два лысых карлика. Вот хозяин магазина и ткнул в меня пальцем, хотя я был ни при делах.
– Славную историю придумал для своего оправдания, – заметил я, – вижу, ты фантазер со стажем.
Так у нас было принято. Даже за другими сотрудниками нашего ведомства не признавать нарушения. Кажется, подобная взаимовыручка называется круговой порукой. Ну, а мы в федеральной службе называем ее чувством локтя. Иногда без этого самого чувства, не перейдя всего малую толику границы дозволенного, невозможно раскрыть тяжкое преступления, нельзя выполнить поставленную командованием задачу. Они же все – преступники, сброд, отбросы общества. А наше призвание – оградить простых граждан от таких, как они.
– Давай расскажу тебе, что было дальше, – предложил я.
– Валяй, мусор.
– Я таких историй, как твоя, слышал не меньше сотни. Дальше ты сел в тюрьму. И таким тебе показалось несправедливым, что тебя, молодого и сильного, держат взаперти, в то время как другие, хоть они и не такие умные, не такие мускулистые, гуляют на воле, щупают девиц и пьют виски. И тогда ты обозлился на весь мир, и во всех своих бедах обвинил Федерацию. И решил, что когда выйдешь сполна отомстишь ее богатым и сытым гражданам. И в первую очередь людям, потому что им почему-то живется лучше других…
– И креторианцам, – заметил рангун. – Что бы они там не говорили, но войну они начали сами. Ловко ты меня расписал. А я вот не пойму, и вправду, за что людишкам такие привилегии? За лысую шкурку, что ли?
– За заслуги перед Федерацией! – возвысил я голос. – За то, что они всех остальных, таких, как ты, облагодетельствовали. За то, что кормят вас, поят и одевают. За то, что привели вас в цивилизованный космос.
– Мы и без вас в космос летали! – взбеленился рангун. – Это вы прилетели к нам, продемонстрировали новейшее вооружение. Показали тяжелые кулаки. И сообщили, что мы будем частью великой Федерации.
– Но вы же могли отказаться.
– Отказаться?! – Сивый пришел в исступление и принялся брызгать слюной. – Да что ты об этом знаешь? Люди выдвинули ультиматум. Или мы в течение двух недель принимаем решение о вступлении в Федерацию, либо все население нашей системы станет материалом для колонизации отдаленных планет. Думаешь, эта миссия – что-то особенное? Они всегда посылают на окраины отбракованный материал. Тех, кого не жалко.
– Мы направляемся с ответственной исследовательской миссией! – отчеканил я. – Правительство поставило перед нами важнейшую задачу. Мы вернемся героями.
– Ты в это, и правда, веришь? – Сивый постучал по выпуклому лбу. – Я в своей жизни повидал много фанатиков, но таких, как ты, пока не встречал. Даже бородавочник, и тот был лучше тебя. Он хотя бы помешался на религиозной почве. Но ты… Ты свихнулся на почве служения государству, которому ты не нужен. Иначе оно бы не отправило тебя с нами.
– Ты сказал, бородавочник был лучше меня, – ухватился я за случайную фразу. – Вы что же, ладили с ним?
– Вот кретин, – рангун покачал головой. – Нет, конечно. Я его, как и остальные на дух не переносил. В прямом смысле этого слова. Если, как он говорил, от него исходит дух святой, то я против такой святости во всех ее проявлениях.
– Хорошо, – проворчал я, крайне уязвленный тем, что эта лохматая обезьяна назвала меня «кретином», – у тебя есть какие-нибудь подозрения? Кто это мог сделать?
– Если по-чесноку, я подозреваю всех. Даже тебя, легавый. Во-первых, рожа у тебя доверия не вызывает. Хитрая рожа, прямо скажем. И потом очень удобно, знаешь ли, расследовать убийства, если ты сам их совершаешь. На тебя-то точно никто не подумает.
Я тут же вспомнил капитана Ольховского. Он работал не в оперативном отряде, а вел следствия по уголовным делам – перевели из Федеральной службы за излишнюю вспыльчивость. Однажды выяснилось, что Ольховский сам совершал преступления, а потом находил по каждому делу обвиняемых и отправлял их за решетку. К тому моменту, как его взяли, на счету кровавого вершителя закона числилось не меньше пятнадцати трупов. Но об этом деле мы в управлении тоже никогда не упоминали. Сказывалось пресловутое чувство локтя.
– Что с тобой? – поинтересовался хмуро рангун. – Молчишь, взгляд затуманился? Смакуешь детали убийства бородавочника?
– Здесь вопросы задая я! – гаркнул я, придвинулся поближе, ткнул Сивого в грудь. – Я тебя выведу на чистую воду! – пообещал я.
– Да ты совсем рехнулся! – взвился он. – Ты кем себя возомнил, вошь в мундире?!
– Спокойнее, иначе потом пожалеешь, – попробовал я урезонить преступника, но он не желал успокаиваться, все больше распаляясь:
– Если я о чем и жалею, так это о том, что в свое время мало прикончил таких, как ты, гнида…
Мне стало ясно, что разговор зашел в тупик. Я развернулся и направился восвояси – говорить с ним мне больше было не о чем.
– Шизанутый! – летели мне в спину ругательства. – И как таких на службе держат?! Тебе бы к доктору. А лучше сразу в морг!
– Ну, – сказал я, исподлобья глядя на Робинзона, – я жду.
– Чего ты ждешь?
У таргарийца хватало наглости беседовать с ведущим расследование оперативником, как со своим уголовным корешем. Поэтому я сразу начал закипать.
– Чистосердечного признания, конечно. Зачем ты убил бородавочника?
– Ага. А еще я люблю дерьмо есть на завтрак.
– Серьезно, что ли?
– Нет, шучу.
– Так, ты мне это брось. Я с тобой пока по-хорошему беседую. Но могу и по-плохому. И сдается мне, ты это знаешь.
Робинзон вздохнул.
– Я, конечно, рецидивист со стажем, начальник, но на такое точно не пошел бы. Я бородавочников на дух не переношу. Скажи-ка лучше, тебе понравилось собирать его внутренности?