Джакузи для Офелии
Шрифт:
Действительно, не прошло и минуты, как дверь подъезда распахнулась, и на пороге появился вчерашний хмурый мужчина. Он был одет в тот же тоскливый плащ, застегнутый на все пуговицы, и выглядел так, как будто только что выпил целую бутылку уксуса.
Мужчина, ссутулившись, не поднимая от земли глаз и мелко переступая ногами, обошел по асфальтовой дорожке весь дом и свернул за угол.
Тут же он мгновенно преобразился. Настороженно оглянувшись по сторонам, он выпрямился, расправил плечи и быстрыми шагами подошел к автомобильной стоянке. Здесь
Леня пристроился следом за «Жигулями», на безопасном расстоянии. Он не сомневался, что его «объект» едет в центр города, и поэтому не боялся его потерять — отсюда, с «Гражданки», к историческому центру можно проехать только одной дорогой.
К немалому Лениному удивлению, «объект» оказался хорошим водителем. Он вел машину очень быстро, часто нарушая правила, если поблизости не было гаишников, лихо обгоняя и подрезая другие машины, проскакивая перекрестки на желтый и даже красный свет и постоянно превышая скорость. Такое лихое поведение за рулем не слишком вписывалось в образ законопослушного зануды, возвращающегося домой ровно в восемнадцать часов…
Скоро бежевые «Жигули» выехали на Исаакиевскую площадь. Серафимин зять припарковал машину среди многочисленных иномарок и направился к Мариинскому дворцу, где размещается городское Законодательное собрание. Леня проследил за тем, как тот прошел в служебный подъезд, переждал полминуты и вошел следом.
— Пропуск! — приветствовал его рослый охранник с доверчивым лицом серийного убийцы.
— Послушай, брателло, — с ленивой растяжкой проговорил Маркиз, картинно растопырив пальцы, — щас сюда передо мной мужик зашел… такой с виду кислый, в сером плаще… вроде я его конкретно признал, мы с ним в девяносто восьмом на шконках загорали…
— Пропуск! — рявкнул охранник, побагровев. — А если нет пропуска, так вали отсюда живо, пока я старшего не вызвал! Ты понимаешь, куда вперся? Это тебе не кабак!
— Ты че, конкретно, с ходу заводишься? — Леня немного отступил и угрожающе наклонил голову. — Ты че, в натуре, не по делу быкуешь? Лимон сам быковать получше тебя умеет! Лимон тебя как человека спросил, а ты сразу на понты! Лимон че, не понимает, что ты при работе? Лимон все понимает! Лимон сам бодигардом был при крутом авторитете!
— Какой лимон? — переспросил охранник.
— Ну, я — Лимон! Кликуха у меня по жизни такая. Я же все реально понимаю, за все надо платить… вот, держи зелень…
Леня сунул в руку охранника купюру с портретом американского президента и понизил голос:
— Ты только скажи — это ведь передо мной Толян Конопатый через твою вертушку прошел? Я же его, как облупленного, помню, из одной миски во Владимире баланду жрали!
Получив деньги, охранник моментально подобрел и проявил готовность к контакту с щедрым, хотя и не очень воспитанным посетителем. Однако ничего обнадеживающего он сообщить не мог:
— Что-то, я извиняюсь, ты, парень, путаешь. К нам не берут, ежели кто сидел. Даже по мелочи.
— Так
— Не Толян, — подтвердил охранник, — я ж его хорошо знаю. Это Костя Черепков, он здесь курьером работает.
— Курьером? — удивленно переспросил Маркиз. — А вид реально такой, как будто он крутой начальник! И не подступись, блин, к нему!
— Курьером, — повторил охранник, считая, что за полученные деньги должен хотя бы поговорить с посетителем.
— Значит, не Толян! — с грустью проговорил Маркиз. — А с виду так похож — просто одно лицо! — и он неторопливо, вперевалку, как полагается уважающему себя «братку», покинул помещение.
Теперь предстояло ехать на Мойку, чтобы разобраться, какое отношение квартира Ведерниковых имеет к Ирине Соловьяненко.
Припарковать машину на набережной Мойки оказалось практически невозможно, был занят чуть ли не каждый свободный сантиметр. Леня с трудом нашел место для машины в одном из соседних переулков и пешком дошел до дома Ведерниковых.
Красивое здание начала девятнадцатого века, как это часто бывает в историческом центре, было частично заселено обеспеченными людьми, но в нем еще хватало и запущенных коммуналок. Это было видно по окнам: на втором, третьем и четвертом этажах окна были оборудованы современными стеклопакетами (которые, кстати сказать, не очень-то подходили к облику старинного здания), а на первом и пятом этажах красовались давно не крашенные облезлые рамы. Кое-где выбитое стекло заменяла фанерка, сквозь давно не мытые окна виднелись вылинявшие занавески, а из одного окна на пятом этаже свешивалась красноречивая авоська с водочными бутылками.
Леня подошел к входной двери, оборудованной самым примитивным кодовым замком, и применил давно известный способ: взглянув на кнопки замка в боковом освещении, определил, какие из них больше вытерты прикосновением пальцев.
Метод оправдался, дверь распахнулась, и Маркиз оказался перед двухтумбовым столом, за которым восседала крупная полная женщина пенсионного возраста с вязанием в руках.
Отложив вязание и спустив очки на кончик носа, она окинула Леню недоверчивым взглядом и раздраженно проговорила:
— Опять прутся! Сколько раз говорила — нету Люськи, посадили ее, слава богу, теперь не скоро выйдет! Так нет — прутся и прутся! Ни стыда у людей, ни совести! Ищи себе другое место! А то живо полицию вызову, у меня для этого специальная кнопка имеется!
— Мадам, вы меня приняли за кого-то другого! — проговорил Леня, галантно шаркнув ножкой. — Я не знаю никакой Люськи, и не имею ни малейшего понятия, в чем вы меня подозреваете.
— Не знает он Люськи! — продолжала возмущаться консьержка. — Знаю ведь, что за дозой приперся, наркоман несчастный! Ну, ничего, скоро последних гопников расселят, поселятся приличные люди и поставят здесь дверь нормальную, чтобы неповадно было всяким шляться…