Джамбул Джабаев: Приключения казахского акына в советской стране
Шрифт:
Ашуг Ибрагим (вверху слева). Ашуг Кара (внизу слева). Ашуг Авак (справа).
При смешении политической агитации и устного народного творчества возникает определенная проблема, вызванная структурной спонтанностью устного народного творчества. Как показал Альберт Лорд на примере сербских героических поэм[261], в устном творчестве поэтическая форма заключается в самом процессе исполнения и ее успешность зависит от неуловимости, сиюминутности и особенно взаимодействия певца и публики. Именно это мешает певцу выполнять еще и политико-идеологические задачи. На этом основываются требования идеологического управления и контроля устного народного творчества с помощью культурно-политических
Но качество подачи материала — все же отстает. События 1905 года трактуются, иной раз, политически неверно. Это следствие того, что ашуги до сих пор вырабатывают свои песни только самотеком. Отсутствует всякая работа по ликвидации неграмотности среди ашугов. Абсолютное большинство их до сих пор безграмотно. Отсутствует политико-пропагандистская работа среди ашугов. Необходима упорная борьба по организации их в кружки, развертыванию среди них массовой работы по выработке новых форм, новых методов работы. Этим должны заняться районные организации и, в первую очередь, районные радиоузлы[262].
Синтез политической агитации и устного народного творчества позволил интегрировать устное стихосложение в систему социалистического реализма, санкционированного на Первом съезде советских писателей в 1934 году. По сравнению с эпохой конца 1920-х — начала 1930-х годов в конце 1930-х происходит двойное смещение акцентов: обращение к национальным культурным ресурсам в рамках повышения профессионального уровня развлекательных программ на радио и целенаправленная популяризация избранных исполнителей под прикрытием научно доказанной аутентичности.
По мере становления радио как средства досуга и развлечения меняется и способ использования устного народного творчества — от идеологически-педагогической к эстетической функции. Высказываются требования по улучшению радиофонной продукции национальных поэтов и певцов. Так, например, в статье «Больше внимания творчеству народов СССР», опубликованной в журнале «Говорит СССР», автор предлагает следующее:
Как сейчас обстоит дело? Зачастую комитеты считают, что если привлечен местный национальный ансамбль к радио, то все дело сделано. Этого совершенно недостаточно. Надо помочь этому творчеству, надо поднять это творчество на более высокую ступень, надо, чтобы эти народные мелодии, народные песни, народная музыка превратились в симфоническую музыку, т. е. в самую сложную музыкальную форму[263].
В этой статье радио также является центральной инстанцией, отвечающей за поощрение и улучшение национальных культурных достижений. Важная роль при этом отводится писателям, композиторам и общественным организациям. «Повышение качества» означает не что иное, как собирание и трансформацию национальных народных культурных традиций на условиях и для запросов радиофонной «индустрии развлечений». Такая тенденция была характерна не только для Советского Союза 1930-х годов, но и для других обществ, в которых радио стало массовым средством коммуникации и передачи информации[264].
Несколько месяцев спустя в том же журнале «Говорит СССР» Сергей Бугославский в статье «Радио как организатор творческих сил народов СССР» снова поднимает тему национального устного народного творчества. Его целью являлось противопоставление популяризации и научного подхода к фольклору с помощью радио простой трансформации и профессионализации устного народного творчества:
Основной чертой, характеризующей всю эту грандиозную продукцию, является жадное стремление рассказать о соцстроительстве, о темпах и масштабах созидательной работы, о новом человеке, о героях революционной борьбы и строительства, о новом быте. Второй особенностью творчества народов СССР является стремление «заговорить» в области искусства как простого песенного, так и более сложного, оперного, симфонического, камерного — на своем особом национальном языке, на языке музыки, поэзии и живописи. Наряду с выдвижением новых работников искусства заметно оживляются и старые мастера народного искусства, чутко реагирующие на новые советские темы. <…> Задача практического характера — ознакомление широких радиослушательских масс с народным творчеством, с лучшими образцами фольклора (а это ведь ценный материал и для поэтов, и для композиторов) не должна, однако, отодвигать на второй план и научных целей — собирания фольклорного материала через радио для последующего его изучения и распространения. Радио может сделаться подлинно научным и практически-художественным центром советского фольклора.
Бугославский указывает на изменения, произошедшие в образе и функциях советского певца-агитатора: в отличие от народных певцов, собравшихся в 1932 году на съезд в Баку, где преобладало политическое и идеологическое содержание и их образ соответствовал скорее молодым советским агитаторам 1920-х годов или даже типу становящегося писателя[265],
Сердце союзного художественного вещания — ВРК — должно впитать в себя бьющую ключом «кровь» периферии и вернуть ее на места обновленной и еще сильнее пульсирующей[266].
Эта органическая метафора интересна сразу в нескольких отношениях. Во-первых, сравнение радио с сердцем еще раз подчеркивает его центральное значение, а советское многонациональное пространство является, соответственно, радиофонным звучащим пространством и звучащим телом. Во-вторых, эта метафора подчеркивает особый характер взаимодействия периферии и центра, когда периферия выступает не только как объект политических и технических усилий, но и как полноценный участник, стимулирующий центр своими творческими импульсами устности и поддерживающий доминирующую идеологию. В-третьих, риторической целью этой органически-телесной метафоры является своеобразная двойная языковая референция, с помощью которой национально-языковая специфика одновременно и усиливается, и уничтожается. Изображение предполагает органически-естественное единство смысла и понимания, отсылая к наличию устной непосредственной коммуникации в однородном языковом пространстве. Органический образ отсылает также к мультиязыковым и мультинациональным параметрам.
Именно в тот момент, когда снова и снова заходит речь об устном народном творчестве и культуре, изображение предполагает общение в другой языковой среде. Эффект всеобщего понимания идеи советского распространяется повсеместно за пределами русскоязычного пространства. Сравнения с организмом подчеркивают единство советского, и идея оказывается сильнее всех национальных различий, риторический эффект дает возможность ее прочувствовать и прожить, преодолев рамки дискурсивно-языкового и аналитического понимания. Идея советского утверждает себя именно в той мере, в какой ей удается преодолеть специфику национально-языковых форм выражения. Однако заключенное в органической метафоре противоречие имплицирует опасные последствия. Во-первых, основанные на принципе внутреннего понимания языковая, коммуникативная, социальная, политическая и информационная сферы советского общества становятся недосягаемыми для стороннего наблюдения и описания. Последнее происходит потому, что в той мере, в какой наблюдение соотносится с формами выражения и тем самым подрывает принцип эмоционального взаимопонимания, на котором основано советское, оно дисквалифицируется как несоветское и исключается из советского общества. Второе следствие касается проблемы языка и языковых различий при открытии, научном документировании и массовой популяризации устного народного творчества, нерусской народной поэзии в русско-советских средствах массовой информации. Когда в органическом образе преобладает общесоветское, внутреннее взаимопонимание, то внешние, специфически национальные языковые формы не имеют больше определяющего значения. Интенсивность идеи советского вбирает в себя все национально-языковые формы выражения текста. Это означает, что отныне не имеет значения, репрезентируется ли текст, содержащий в себе советскую идею, на языке оригинала, на русском языке или в переводе. Интенсивность и аффективная сила идеи коммуникативно самоутверждаются там, где ее готовы услышать, всегда и везде, независимо от форм языкового выражения.
Объединяющая культурное пространство радиофония теперь является важнейшим средством внутренней коммуникации и технической инстанцией, воплощающей правду. Об этом пишет Ю. Никитин в своей статье «О культуре звучащего слова»:
Но все же в основном нужно приспосабливать звучащее слово к микрофону. Перед микрофоном чтец должен добиваться большой четкости, ясности и простоты. У микрофона всякая наигранность, фальшь увеличиваются во много раз. Через микрофон мы микроскопически близко приближаемся к слушателю. Мы можем подать самые тихие, интимные тона и нюансы[267].