Джампер. История Гриффина
Шрифт:
Дом не взорвался.
Я все еще слышал лай собаки на заднем дворе, и это было приятно.
– Оператор службы девять-один-один. Какого рода ваше происшествие?
– В подвале дома на Евклид-авеню находится мертвый человек и невзорвавшаяся бомба.
Я продиктовал адрес.
Чтобы позвонить в службу спасения, я воспользовался сотовым этих сволочей, и как только закончил разговор, телефон завибрировал. Я подумал, не перезванивает ли мне оператор.
Это был Кемп.
– Мы убьем ее брата и мать, ты прекрасно знаешь.
Он что, ждал, что я прямо сейчас к ним брошусь? Или они как-то установили, где находится телефон в данный момент?
– Так и поступите, – сказал я. – Они это заслужили.
Я быстро вернулся в подвал, прежде чем там появится взвод саперов. Вытер телефон и положил его рядом с телом мистера Кельсона. Уже собравшись прыгнуть, я заметил бейсбольную биту, стоявшую в углу. Она была какая-то нестандартная, видимо, остатки былой славы Детской лиги. Интересно, кому она принадлежала – Патрику или Эвэ?
Я посмотрел на тело.
– Вы не против, если я позаимствую?
Уже послышались звуки первых сирен, и я прыгнул.
Тринадцать
Концы с концами
Эвэ сидела за столом с банкой диетической колы и пузырьком пилюль. Я бросил биту и прыгнул через комнату, схватив склянку со стола.
Она моргнула и сказала бесцветным голосом:
– Да я не собиралась. Подумывала об этом, правда, подумывала.
Я бросил склянку через всю пещеру, и она пролетела в старую шахту.
– Зачем?! – спросил я. – Эти уроды уже достаточно нагадили. Хочешь помочь им в работе?
Она опустила глаза. И не подняла их больше.
Люби меня. Отведи меня обратно в кровать и люби меня. Сделай так, как будто всего этого не было никогда.
– Мне очень жаль, – сказал я. – Мне очень жаль твоего от…
– Черт подери! Ты не мог соврать? Зачем ты мне назвал свое настоящее имя? Почему не соврал? Ты же столько врал!
Об этом я уже думал. Если бы я назвал выдуманное имя, ее отец был бы жив. Да, черт побери, я мог быть Полли МакЛендом, тем козлом. Я взял ее за локоть, чтобы поднять, и она попыталась меня ударить. Я автоматически сделал блок. Выходит, годы занятий карате не прошли даром. Не давай своей девушке бить тебя.
Что-то было не так.
Я усадил ее обратно на стул, и пока она барахталась, пытаясь обрести равновесие, обнял ее и прыгнул с ней на дорожку возле школы.
Согнувшись, она бросилась в сторону, потом огляделась.
– Что это, почему сюда? – Она удивленно таращилась в сторону школы.
Я показал на здание медицинского центра, на здоровенный красный крест с внутренней подсветкой на слове «Реанимация».
– Там твои брат и мама. Они в порядке – может быть, сильно обезвожены, но в остальном – ничего. – Я пожал плечами.
Злоба, ярость, испуг, смятение, горе – наконец ей удалось со всем этим справиться, отодвинуть подальше, но такое усилие оказалось чрезмерным. На протяжении: всего пути до больницы и дальше мне пришлось ее поддерживать.
Народу там было немного. К нам подошла медсестра с озабоченным лицом. Эвэ была не похожа на обычного посетителя – вела себя странно, шумно, неуемно.
Я усадил ее и обратился к сестре.
– Ее мать и брата только что доставили сюда. Может, вы помните, клейкая лента, кляпы, и все такое.
Медсестра вытаращила глаза.
– А полиция…
Я поднял руку, и выражение моего лица заставило ее остановиться на полуслове.
Я положил Эвэ на коленки ее сумочку, погладил по волосам и сказал:
– Надеюсь, тебе никогда не придется врать о том, кто ты, Эвэ.
Сделал глубокий прерывистый вдох и почувствовал, как к глазам подступили слезы.
Было уже наплевать, видят меня или нет.
– Прощай.
Я прыгнул.
Я по-прежнему чувствовал запах Эвэ на своей постели. Черт, да ведь ее пальто все еще лежало рядом с моим, на комоде. Я положил его с собой в кровать и зарылся в него лицом.
Все перемешалось – папа и мама, Сэм и Консуэло, Генри. Эвэ. Горе Эвэ – ее погибший отец, человек, который просто попытался убедиться, что его дочь в безопасности. Мне так хотелось, чтобы он тогда оставил меня в покое. Всем было бы лучше, все остались бы живы, по крайней мере. Мне хотелось разозлиться на него, но сколько я ни пытался, вся злость обращалась против себя.
В конце концов, кто был тут общим знаменателем, если не я?
Наступила худшая, самая длинная ночь.
Сначала я прыгнул случайно, когда Полли спровоцировал меня. И лапу и маму убили.
То, что я жил у Алехандры, обрекло на гибель Сэма и Консуэло. А если бы я тогда не вызвал иммиграционную службу, агенты могли остаться в живых.
Если бы я не назвал Эвэ своего настоящего имени и не рассказал о том, где я жил, был бы жив ее отец. Я, я, я – все было из-за меня.
Я себя ненавидел. Даже подумал о таблетках в том туннеле. Я заснул, и мне снились кошмары. Проснулся, а реальность была такой же устрашающей.
Запах Эвэ дразнил и мучил меня, и я действительно был на волосок от того, чтобы завернуться в ее пальто, спуститься в старый туннель и подобрать те ядовитые пилюли.
Какое-то время я упивался этими мыслями, но потом неожиданно всплыл другой общий знаменатель.
…Они.
Я застал следователя Боба Вихиля из шерифского департамента Сан-Диего на парковке в Лемон Гроув. Он только захлопнул дверцу своей машины и поворачивался к зданию, когда появился я, ухватил его за ворот и прыгнул.
Он тяжело приземлился на спину на Пустыре, но его рука со служебным оружием выпросталась из-под пальто чертовски быстро.
Меня там уже не было.