Джаз-Банда
Шрифт:
— Жанночка, а ты, кстати, с нами пойдешь, — успокоил скептически настроенную барышню Пастух. — Нам твое доброе личико в кадре ой как пригодится, правда, Саш? Ну, все, хватит тереть пустое — пора снимать кино!
Пастух достал из бардачка бутылку виски и пустил по кругу.
— Фронтовые двести грамм — для храбрости!
Костя был в прекрасном расположении духа, он шутил, смеялся, подмигивал из машины замерзшим музыкантам, которых даже не знал и не помнил, как зовут, и всех всячески подбадривал.
— Ну, ребятушки, с джазом!
Из соседнего ЗИМа вывалила «Веселая бригада» с инструментами. Толпа дружно направилась в
— Вы, ребята, похоже, место попутали, — издевательски-приветливо прогнусал Громила, — нам тут музыканты-клоуны не нужны. Цирк — на Цветном бульваре.
— Ты там, наверное, гири таскал, дистрофик? — предположил Пастух, вызвав поспешное бегство ехидной улыбки с лица охранника.
— Это частный клуб, и сегодня тут гот-вечеринка, так что проваливайте со своим маскарадом в другое место.
— Сашка, — крикнул Пастух оператору, — пора снимать! Мотор!
— Нельзя снимать, убери камеру.
Только Громила потянулся к Саше, чтобы выхватить его операторский хлеб, как резкий удар Пузца в челюсть усыпил охранника на несколько минут.
— Один готов! Мочи готов! Даешь клип! — заводил Пузцо свое воинство.
Пока фейс-контролер падал с грохотом на асфальт, «Веселая бригада» и оркестранты прошли внутрь логова нечисти. Шагая по темным коридорам, освещенным толстыми свечами, они миновали чилаут с целующимися тенями. Саша не прекращал снимать, постепенно входя во вкус, и сам не заметил, как оказался с Пастухом и его огромной бандой в темном баре, где мрачнейшего вида личности вливали в себя пиво под заунывную химообразную песню.
— Саныч, врубай свет, — проорал Пастух в мегафон, заглушив при этом нытье зарубежного вокалиста. — Ну что, зомби, хватит тосковать. Послушайте-ка джазу! Я пришел дать вам свет и радость, — веселился Пастух, уворачиваясь от первой пивной бутылки, которая позорно пролетела в паре сантиметров от его уха и брызнула от стенки маленькими острыми стекляшками.
— Ох, а вот это вы зря!
Пастух с разбегу перелетел барную стойку, пока Саныч включал режущий глаза свет. Костя традиционно достал пистолет и диск с давешним хитом. Жестами он показал бармену, что тот должен сделать, чтобы сохранить свою жизнь, и парнишка повиновался.
Меланхоличный, как истинный гот, бармен, на вид парнишка лет двадцати, трясущимися руками схватил диск и сменил музыку. Как только зазвучали первые аккорды, бар заполнился свистом и ором протестующих готов, а в чужаков полетели пивные бутылки.
Сашка, сделавшийся едва ли не бледнее, чем присутствующие загримированные подростки, бегал по залу, как настоящий хроникер по полю боя, и снимал то озверевших от нападения готов, то занимающих позиции у стойки музыкантов.
Костя протянул руки Алисе и Жаннет, которые испуганно прятались за широкими плечами Пузца и Автогеныча, и втащил их на стойку. В его руках сами собой образовались два микрофона, один из которых по праву достался Дулиной-старшей,
Несчастный оркестр, вжимая головы в плечи от каждого звука разбитой бутылки, вынужден был расположиться перед баром. Все несколько десятков человек, не в силах изобразить радость на лицах, пытались изобразить игру на инструментах, испуганно переглядываясь и качая головами.
Пузцо, Саныч и Автогеныч, наконец попавшие в свою родную стихию, побросали инструменты, засучили рукава и ринулись мутузить выскакивающих из-за столиков дохлых, а порою и очень здоровых готов. Подростки требовали вернуть их музыку и убрать со «сцены» ошизевшую старушку Дулину, которую, на удивление, все же все признали. Одна толстенная готка, в черном глухом платье и с фиолетовыми волосами, не имевшая при себе никакого оружия, кроме своих длиннющих когтей, вырубила Саныча ударом кулака по голове, села на его живот и со всей дури вцепилась когтями в его щеки. Она так глубоко всадила их, что Автогеныч с Пузцом под атакой бутылок и пинков едва оттащили ее от друга, валяющегося без сознания.
А в это время на барной стойке продолжались танцы Пастуха и Алисы, которые уже просто чудом ускользали от летящей в их сторону посуды. Однажды, правда, Пастуху пришлось страстно обнять Алису и принять бутылку широкой спиной, чем привел королеву в дикий экстаз. Она обвила тонкими руками его шею и выдала сакраментальное:
— Костя, я люблю тебя!
В этот прекрасный момент песня закончилась, и все замерли в нелепых позах — с поднятыми кулаками, с взлетевшими в руках бутылками, с перекошенными лицами. Готы хлопали подведенными глазами, взирая на ободранную «Веселую бригаду» и недобитых оркестрантов. Те, в свою очередь, таращились на растерявших бледность подростков в траурных одеждах. Первым пришел в себя Пастух, высвободившийся из крепких объятий Алисы Дулиной. Он молнией бросился к музыкальному центру и нажал на «play».
— Дубль два! Мотор! — крикнул Костя, и песня заиграла по новой.
Побоище возобновилось ровно с того места, на котором закончилось. Пастух и Алиса продолжили изгаляться на барной стойке. В бар на помощь друзьям стали подтягиваться готы из чилаута, и вот уже казалось, что они плотной черной массой облепили троих заметно уставших ко второму дублю разбойников. Но тут на подмогу «Веселой бригаде» бросился верный оркестр. С криками: «Готик-панк нужно играть так!» — «Нет, так!» — они стали лупасить готов духовыми, смычковыми и ударными инструментами.
Оператор Саша в полном восторге выполз из-под стола, где последние минуты скрывался со своим цифровым сокровищем, и начал снимать в открытую. Тут же в него вцепились две малолетние вампирессы и повалили, сильно ударив головой об пол. Хрупкий Саша немедленно потерял сознание, а Жаннет, кошкой перепрыгнувшая через стойку уже опустошенного бара, подхватила камеру, как знамя из рук комиссара, и продолжила снимать самостоятельно. Из каких-то закоулков появлялись еще готические подростки и присоединялись к пышащему безумием бою.