Джек-Фауст
Шрифт:
– Уверен, такая ерунда не важна для Маргариты. Ты же сам сказал, она невинна.
Невежественная неосведомленность в искусстве любви - невинность? Скорее, это просто признак глупости, потому…
– Заткнись! Я не потерплю таких речей об ангеле!
Она человек. Могу показать содержимое ее ночного горшка, если тебе нужны доказательства.
– Издевайся сколько угодно. Твои возражения и увертки только разжигают мое желание.
В самом деле?
– небрежно осведомился Мефистофель.
Фауст задумался, покусывая губу. Затем нетерпеливо произнес:
– Тебе известно, чего я хочу. Просмотри-ка хорошенько будущее и посоветуй мне, как лучше достичь цели. Но не более того! Не рассказывай мне ничего, что не относится непосредственно к моей Маргарите.
Что ж, если ты так решил, то путь к ее постели начинается у заставы ее родителей, у поста, где взимается пошлина. Если мы поторопимся, тебе удастся застать их до того, как они доберутся сейчас до двери своего дома.
Фауст в знак приветствия снял перед Рейнхардтами шляпу. Они представляли собой уважаемую общественностью супружескую пару; мужчина был одет в строгий вельветовый костюм, а его жена, разумеется, ни во что. Это была степенная женщина, склонная к полноте, с тяжелым подбородком и проницательным взором, в котором все же мелькала веселая искра. Ее тело, изнеженное и вполне упитанное, делающееся с каждым годом все пышнее, было округлое и розоватое, но повсюду гладкое и крепкое. Фауст ощутил иррациональное желание пробежаться руками по каждому его изгибу и округлости зада и подумал: да, я действительно вижу мать Маргариты. Ее красота уже отцвела, но остатки прежнего очарования сохранились. Настойчиво обращенная к Мефистофелю мысль вернула ей одежду; повсюду на улицах нимфы тоже вновь обретали человеческое обличье; вечер терял очарование; Нюрнберг снова становился Нюрнбергом.
– Добрый вечер, герр Рейнхардт. Фрау Рейнхардт.
В ответ они слегка наклонили головы - так кивают человеку, чье положение неизвестно, - и Рейнхардт сказал:
– Мы знакомы, сударь?
Он произнес это с холодностью, говорившей о том, что Фауст ему незнаком. У него были светлые рыжеватые волосы и круглое доверчивое лицо - внешность, сбивающая с толку, - что, безусловно, весьма помогало ему заключать выгодные торговые сделки.
– Нет, герр Рейнхардт. Но я веду дела в этом городе, а вы хорошо известны не только деловой хваткой в вопросах коммерции, но и своей
– Ну, вы преувеличиваете, - небрежно произнес довольный торговец. Его жена улыбнулась.
– А вы, сударь? Как вас зовут?
– Я, герр Рейнхардт, смиренный проситель Иоганн Фауст.
– Воздушный летатель?
– Выходит, вы слышали обо мне. Тем проще мне будет изложить свое дело. Косвенно это касается и моего воздушного экипажа, именно из-за него я здесь оказался. Видите ли, мой подъем в воздух настолько взбудоражил толпу, что по моем возвращении они уничтожили воздушный шар, а затем, когда их неутоленная страсть снова взыграла, ворвались в мой дом и спалили его дотла. Мне посчастливилось убежать, чем я и спас себе жизнь. Я потерял все, что имел.
– Эта ложь слетала с его уст на удивление легко, и Фауст безрадостно изумился, открыв в себе талант к обману, до этого дремавший в самых потаенных уголках его души.
– К моему нескончаемому позору, мне пришлось наделать долгов. Я очень надеялся на чье-нибудь покровительство, однако…
Беседуя, все трое продолжали идти к дому Рейнхардтов вежливо-неспешным шагом. Ибо, хотя светила полная луна и дети все еще играли на улицах, уже наступило время всем достойным состоятельным людям оказаться в безопасности своих постелей. Не имей они счастья жить в крупном городе, их двери уже с раннего вечера были бы заперты на засовы.
– Не в обиду будь сказано, - дружелюбно, но осторожно и церемонно произнес Рейнхардт, - вы слишком увлекаетесь фантазиями. То, что вы создали, - восхитительно! Сумей вы отыскать того, кто платил бы за ваши изобретения, я отправился бы сколь угодно далеко ради редкого счастья увидеть подобную вещь. Однако каково его практическое применение? Продавать свою гениальность очень непросто. Если бы вы обратили свой выдающийся интеллект на что-нибудь менее возвышенное и все же более легко применяемое… - Он пожал плечами.
– Извините такую мою прямоту, сударь, но я говорю от чистого сердца. Я не имею возможности вкладывать деньги в ваше летающее устройство.
– Умоляю, дослушайте меня! Вы не так поняли. Мое намерение заключается вовсе не в этом.
– Фауст мгновение колебался, затем сказал: - Помимо всего прочего я изобрел нечто более практическое: карету на рессорах.
– Так это ваше изобретение?
– спросил Рейнхардт, а его супруга воскликнула:
– Значит вы – тот таинственный ученый из Виттенберга, о котором говаривал Пфинцинг?!
Ее локоть прижался к локтю мужа, и она несколько раз слегка толкнула его, что было тайным сигналом, как узнал из шепота Фауст, означающим, чтобы тот был начеку из-за вероятной выгоды.
– Герр Пфинцинг сделал это устройство чрезвычайно хорошим, - сказал Рейнхардт.
– И все же, если вы прибыли сюда, чтобы оспорить в суде его долю прибыли, мне остается только надеяться, что вы связали его обязательством посредством надежного договора. Пфинцинг - человек честный, но тяжелый.
Они подошли к дому Рейнхардтов и остановились у крыльца.
– Он имеет полное право на свою прибыль, - произнес Фауст.
– У меня же… - и лишь дьявол сумел бы обнаружить в его голосе нерешительность или предположить, что он сейчас пускается в авантюру, - много других идей подобного практического толка.
Рейнхардты быстро переглянулись, и муж добродушно взял Фауста за руку.
– Тогда зайдемте к нам, добрый друг. Если мы заговорили о деле, то давайте говорить серьезно и в домашнем уюте. Мы сможем спокойно побеседовать в гостевой комнате.
Они вошли в дом. Фрау Рейнхардт исчезла в поисках свечей. Стоя в лунном свете, держась одной рукою за дверь, готовый закрыть ее, едва вернется жена, Рейнхардт проговорил:
– Ну-с - извините мое страстное любопытство, - что же именно вы имели в виду?
– Например, оптический прибор, который так манипулирует светом, что становятся видны очень отдаленные предметы. Я уже использовал его для…
– Да, да, но не забывайте, я спросил о практически полезных устройствах. Не надо занимательных финтифлюшек и прочей чепухи!
До того, как Фауст увидел Маргариту, такое пренебрежение величайшими открытиями привело бы его в неописуемую ярость. Но сейчас он обуздал себя и ответил:
– Куда уж практичнее? Военное применение, особенно для кораблей и портовых городов, должно быть самоочевидно. С его использованием все пираты разбегутся, у городов и крепостей появится в запасе лишний час, чтобы приготовиться и отразить нападение, а расположение вражеских армий можно будет распознать на расстоянии.
– Нюрнберг был главным городом литейщиков; литейные цеха означали вооружение; во всем цивилизованном мире Нюрнберг славился своими пушками. Фауст понимал, что введение в применение его великого изобретения не может не заинтересовать глубоко его почтенного собеседника.
– Я назвал это, - сказал он, оценивая реакцию своего слушателя, - «подзорная труба».
Появилась фрау Рейнхардт со свечами. Одну она протянула мужу.
– Погляжу, осталось ли мясо после ужина, и отнесу к тебе в кабинет, - сказала она и снова поспешно удалилась.
– Вероятно, еще есть хлеб.
– Ее голос эхом разносился по дому.
– Маргарита!
– громко позвала она. Затем раздраженно спросила: - Где же она?
Кабинет был удобный, уютный, обшитый деревом и довольно большой. Они уселись в кресла, Рейнхардт прибрал на столе и вытащил из ящика письменного стола несколько листков бумаги.
– Еще я изобрел способ вытягивать тончайшую и очень прочную проволоку, намного лучше, чем прежде, а это практично с коммерческой точки зрения. Я также знаю, как отливать некоторые металлы в более крупные куски, чем это возможно сейчас. Однако подобные вещи требуют значительного вложения золота. Подзорная труба может быть быстро создана руками всего одного мастера, с минимальными издержками, а затем продана - с получением быстрой и надежной прибыли.
– Мы движемся в правильном направлении. Продолжайте высказывать свои мысли в том же духе! Собственно, я думаю… а! вот и дочка!
В дверном проеме появилась Маргарита в длинном белом ночном платье со свечой, которая озаряла ее своим светом. Еще она держала поднос с двумя бокалами, бутылкой вина и несколькими кусками жареного мяса, на скорую руку переложенного ломтиками хлеба. Она посмотрела на Фауста и, не узнав его, учтиво улыбнулась.
В качестве характерной для него причуды, Мефистофель наполнил полутемный дом жуками-светляками, попугаями, крылатыми феями, пляшущими огоньками и смехом эльфов, причем все это закручивалось в какой-то хаотической спирали. Выли обезьяны, задирали хоботы и трубили слоны. В темный угол скользнуло нечто огромное и змееобразное.
Фауст был зачарован настолько, что почти ничего не замечал.7. ИНКВИЗИЦИЯ
Люди в масках подступили к Фаусту в сумерках. Он возвращался в мастерскую после проверки новых ткацких машин с усовершенствованным челноком, а они вышли из темноты и достали ножи. Все произошло так быстро, что нельзя было сказать, сколько именно головорезов поджидало ученого на пути. По меньшей мере четверо: один угрожающе стоял прямо перед Фаустом, второй заламывал ему руку за спину, третий набросил на голову мешок, а еще один связал Фаусту запястья. Но их могло быть и больше.
– Закричишь - и ты покойник, - прорычал один из них.
– Не пугайся, мы не враги, - прошептал второй.
Во время коротких рефлексивных попыток вырваться Фауст беззвучно прокричал Мефистофелю, чтобы тот сообщил ему имена напавших, их намерения и способ, как от них удрать. Но Мефистофель не отвечал.
И потому Фауст стал вести себя смирно.
Ослепленного и сбитого с толку, его повели по лестнице вверх, потом вниз по улицу, завели в какое-то здание, затем опять вывели под открытое небо. Он почти сразу же потерял ориентацию, но его продолжали вести через длинный и запутанный лабиринт внезапных поворотов, возвращений обратно и подобных уже не нужных маскировок. Если он замедлял шаг, его били по спине, чтобы поторапливался. Все это наводило ужас.
Но даже в эти страшные мгновения он не переставал думать о Маргарите.
Он виделся с ней ежедневно. Одетый в грубый рабочий костюм и кожаный передник, в большом берете ремесленника на голове, Фауст все часы, когда не спал, проводил в мастерской, стараясь посредством работы добиться если не умиротворения, то своего рода тупого успокоения. Он читал лекции, демонстрировал технические приспособления, вел учебные занятия. При поддержке постоянно обновляемой группы умелых мастеров и опытных ремесленников он создавал рабочие модели бесчисленного количества новых приборов. Когда внезапно потребовалось, он собрал цеховых мастеров, чтобы сработать кузнечные мехи, и владельцы собственных кузниц пыхтели от натуги, вращая огромные жернова.
Вагнер всегда стоял за конторкой в углу и делал тщательные копии записей и рисунков Фауста. На скамье рядом всегда сидели трое посыльных, готовых, когда понадобится, быстро отнести такую копию к печатной машине или беспокойно дожидающимся ремесленникам. И над всем этим витала тень Маргариты, - вызывающий озноб звук ее шагов из-за двери, ее мимолетный взгляд, звук ее мелодичного ровного голоса, похожего на бесконечно продолженную взятую ноту.
Фрау Рейнхардт, убежденная, что их гость перерабатывает, часто посылала к нему Маргариту с чашкой супа или букетом белых роз. В таких случаях девушка обычно немного задерживалась, чтобы своим звонким смехом сделать день более светлым и поделиться всякими мелкими сплетнями о прибывающих и отъезжающих гостях ее родителей. Порой она приходила сама по себе, ибо очень сильно интересовалась его работой, и выслушивала объяснения с явной и живой рассудительностью, задавая вопросы, показывающие, что она ухватила самую суть того, что он пытался передать.
– Если бы хоть кто-нибудь схватывал все так же быстро, как ты!
– громко заметил он ей однажды, строго отчитав зардевшегося ученика литейщика: тот неправильно сделал обмотку ротора и теперь посыпал солью то, что осталось после случившегося в результате возгорания. Маргарита рассмеялась и случайно, ни к чему не обязывающе, взяла его за руку. Теплота ее тела пронизала Фауста, как удар током лягушачью лапку. Секундное пожатие ее белоснежной ручки его руки, черной, почти как у эфиопа, от частого пребывания на солнце и в литейной… и все. Затем зашуршали юбки, и ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что она уже ушла.
– Вот сюда, - произнес один из бандитов, толкая Фауста. Тот потерял равновесие, сбегая по неожиданно обнаружившимся ступенькам. Внезапно возникший пол вынудил его упасть на колени.
И снова он беззвучно воззвал к Мефистофелю.
И снова ответа не последовало.
Он попытался встать, но его опустили обратно с такой силой, что ученый закричал от боли и страха, что переломал колени. Мешок слетел с его головы.
Он оказался в темной комнате без окон и никак не мог определить, велика ли она. Пахло смолой, пенькой, влажной шерстью - значит, это склад. Неподалеку стояли двое мужчин с кинжалами и фонарями и светили ему в глаза. Между ними и Фаустом темным силуэтом проступал длинный стол из грубых досок, перекинутых между опорами из поставленных друг на друга деревянных ящиков. За столом сидело пятеро, их лица скрывала темнота, тень от них падала в сторону Фауста.
С одной стороны стола стоял писарь, письменный стол ему заменяла бочка. У него был длинный заостренный нос вдвое длиннее его пера. Еще одна маска.
Один из безликих наклонился вперед.
– Оставайся на коленях. Отвечай только на заданные вопросы. Ослушаешься - и ты покойник.Рейнхардты устроили Фауста в одной из трех построек, взятых им внаем, которые вместе с их собственным домом обрамляли общий задний двор. Раньше в них располагались магазин и жилище мастера, изготовляющего копья и мечи, но он почти разорился, поскольку оружие такого типа требовалось теперь в основном для украшения и церемоний, для чего требовались те качества, которыми его тяжелое боевое вооружение не обладало. С кончиной мастера оба его сына вместе с дядей занялись торговлей шерстью, и от них остались различные инструменты, которые Фауст счет удобными для усовершенствования в первую очередь.
За один сезон эта мастерская сделалась интеллектуальным центром Нюрнберга. Изготовители инструментов, оружейные мастера, юристы и стряпчие, послы, прославленные создатели механических андроидов, художники, архитекторы, богатые купцы и профессионалы всех видов деятельности собирались здесь, чтобы увидеть своими глазами, как делаются фантастические новые устройства, и лучших из этих людей впоследствии приглашали наверх, в скромно меблированную комнату Фауста, расположенную над мастерской, чтобы побеседовать и подискутировать, что могло затянуться глубоко за полночь.
Почти такой же сказочной, как и сами изобретения, была манера Фауста представлять их публике. Он собирал вместе людей и машины, и мастерская перестраивалась специально для создания особенного устройства. После изготовления прототипа мастерская, однако, какое-то время не переделывалась - чтобы такую же могли воспроизвести еще где-нибудь, может быть, теми же самыми рабочими, под бдительным присмотром хозяина нового, ранее не существовавшего, но прибыльного дела.
Нюрнберг быстро осознал военный потенциал подзорной трубы. Командующий городскими войсками, как было подробно доложено, стоя на городской стене, осматривал окрестные земли и войска, расположившиеся на различных расстояниях для этой демонстрации, а потом поднял трубу выше к горизонту и хладнокровно пошутил:
– Я вижу, как горит Аугсбург.
Электрогенератор и мотор встретили меньше восторгов, но быстро распространились повсеместно. С каждым днем их влияние на жизнь становилось все заметнее. Несколько самых маленьких мельниц вдоль Пегница были переделаны в электростанции, и провода тянулись прямо к созвездию наспех построенных лабораторий, где деловито трудились представители новой разновидности ремесленников - мастера по электричеству, - обучаясь и налаживая производство моделей по эскизам и чертежам Фауста. Один предприимчивый молодой человек установил генератор статического заряда на нартексе церкви Святого Лаврентия и брал грош с тех, кому хотелось, чтобы волосы у них встали дыбом, а кончики пальцев выстреливали голубыми искрами. Другой такой же в монастыре Святой Екатерины убивал электрическим током собак. В лабораториях было сделано множество важных открытий, один подмастерье погиб - по собственной неосторожности. Все, кому посчастливилось в том эксперименте участвовать, были уверены, что самим им сказочно повезло.– Ответьте, по какой причине, - произнес безликий, - вы предстали перед нами.
Фауст покачал головой в замешательстве и неверии. Человек словно бы говорил на том же языке, но язык этот не был ему понятен; все слова были знакомы, и все же ничего не передавали. Фауст открыл рот, чтобы это сказать.
– Вы же знаете, - произнес голос откуда-то сбоку.
Повернувшись, Фауст увидел Рейнхардта: тоже связанный, он стоял на коленях рядом с ним. Круглое веснушчатое лицо коммерсанта выглядело осунувшимся и белым от тревоги, но решительным; он не выглядел так, будто оказался в совершенно нелепом положении. На Фауста он не смотрел. Его взгляд был прикован к задающим вопросы.
– Рейнхардт, - спросил Фауст, - что это за безумие?
– Молчать! – проревел безликий. Грубые руки стиснули запястья Фауста.
– Еще одна подобная выходка - и вас накажут!
Рейнхардт одарил Фауста испуганным взглядом, а не словами утешения. Безликому же он сказал:
– Я планирую купить и снести несколько домов, а на их месте построить фабрику, где стану производить новую разновидность оружия. У вас уже есть мои расчеты, полагаю.
– Мы видели ваши расчеты и цифры, и они вызывают у нас сомнение. Почему так дорого? Оружейная лавка может обойтись куда дешевле, чем вы запрашиваете.
– Так вы - ростовщики!
– вскричал Фауст, внезапно осознавший, в чем дело.
Рейнхардт съежился от страха.
Двое сидящих за столом приподнялись; один хлопнул обеими руками по деревянной столешнице; другой несильно ударил себя по бокам. Секретарь печально покачал головой.
Появившийся ниоткуда кулак ударил Фауста в лицо. Пока тяжелые башмаки охаживали ученого по ребрам, животу, боку, он кричал. Затем чьи-то пальцы схватили его за волосы и больно оттянули их назад, поднимая подбородок. Он сквозь слезы боли смотрел на карнавальную маску, белую, как кость, и безжизненную, как луна. У нее не было рта, однако быстрое покачивание головы дало Фаусту понять, что его противник улыбается ему, причем вовсе не дружески. Что-то холодное и острое как бритва - очевидно, нож, - коснулось его горла.
В ужасе Фауст осознал, что он на пороге смерти и даже не знает - почему. Где Мефистофель? Как мог этот порочный, зловещий дух завести его столь далеко и бросить? Полный бред. В этот ужасный миг Фауст побеспокоился, не сошел ли он с ума.
– Сделать это было необходимо.
Фауста резко отпустили. Он снова рухнул на колени. То место на горле, где был прижат нож, ужасно ныло. Он еще долго будет помнить это безжалостное лезвие.
– Когда епископ Вюрцбургский сжигал евреев, - проговорил безликий, с трудом сдерживая гнев, - горожане Нюрнберга делали то же самое. Целое поколение выросло свободным от их пагубного влияния.
– Аминь, - промолвил другой. Мужчины с фонарями за его спиной слегка пошевелились, и по просторному помещению заплясали тени. Тем не менее на лица за столом не упало ни частицы света.
– И все же за это, как все согласятся, благодеяние приходится платить высокую цену. Даже от червей есть польза. Христиан нельзя нагружать несвойственными им обязанностями. Верующие, опорочившие себя ростовщичеством, обречены на смерть. Мало кто столь милосерден, чтобы не побояться ссудить деньгами без надежды на успех. Но бурно развивающаяся экономика требует кредитов. Эта головоломка…
– Довольно!
– перебил третий.
– Мы здесь не для того чтобы судить себя. Рейнхардт, если ты дашь удовлетворительные ответы на наши вопросы, то для тебя станут доступными денежные фонды на необходимых условиях. А если, несмотря ни на что, твои ответы будут уклончивы или ты будешь что-то недоговаривать… - Капелька того, что могло быть только кровью, скатилась под рубашкой Фауста по волосам на его груди.
– Что ж, ссуда - дело серьезное. Фауст, ты здесь в качестве свидетеля. Но напомню тебе, что свидетели тоже несут ответственность за свою вину. Любое новое покушение на достоинство и авторитет этого совета будет должным образом сурово наказано.
Сильные руки, удерживавшие плечи Фауста, пропали.
Фауст вздрогнул.
Лицо Рейнхардта походило на каменную маску.
Один из сидящих за столом, который до сих пор молчал, грузный, коренастый, с медленной рассудительной манерой говорить, обратился к Фаусту:
– Твое новое огнестрельное оружие - эта «многозарядная винтовка»… Она в точности то, что означают эти слова?
С показной откровенностью Фауст ответил:
– Эти слова означают, что обученный стрелок сумеет производить десять выстрелов из одного оружия, не перезаряжая его. Нарезной ствол заставит пулю вращаться, и в результате увеличится дальность выстрела и улучшится точность попадания. Одинаковость калибра сделает возможным производить обоймы - одна упаковка сразу на соответствующее количество выстрелов; она будет подходить к любому из этих ружей, делая процесс перезарядки почти моментальным. В бою один солдат, вооруженный таким образом, заменит целую группу с кремневыми ружьями.
– Кто будет производить эти обоймы?
– Для этой цели мне бы хотелось построить пороховой завод, - сказал Рейнхардт.
– В конце концов, для нового вида обойм можно не иметь дела с городским арсеналом.
– Нам уже доложили обо всем этом наши соглядатаи, - произнес первый.
– Но было бы полезным тем не менее узнать об этих вещах четко и по порядку непосредственно от их создателей. Скажу прямо, мы сочли - и все еще считаем, - что к некоторым из этих вещей трудно относиться благосклонно. Например, предлагаемый вами диаметр ствола вызывает недоумение; нам это кажется попросту наглым мошенничеством. Но давайте пропустим это. Чтобы обойтись без лишних споров, мы не будем ни сомневаться в этом, ни отрицать.
– Он обратился к Фаусту и строго потребовал: - Однако ответь на заданный вопрос, и ответ хорошенько. Очень многое зависит от того, что ты сейчас скажешь.
Фауст глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
– Я готов давать ответы.
– В таком случае, объясни нам. Что это такое, упомянутый тобою процесс - «массовое производство»?С течением времени Фауст обнаружил, что все меньше сожалеет о прежней жизни, жизни ученого. Однажды Конрад Хайнфогель, ученик Бернгарда Вальтера, некогда помощник великого Региомонтана и сам известный астроном, явился в мастерскую, сжимая в руках копию «Звездного посланника» Фауста (утомительно подробно изложив все обстоятельства приобретения этой книги у странствующего книготорговца, посетившего за несколько месяцев до того Виттенберг), опустился на колени на пыльный пол и со слезами на глазах поцеловал Фаусту руку. Он был отослан обратно с собственным телескопом - в качестве бесплатного примера превосходнейшей работы оптической мастерской - и поспешно выпустил альманах о наиболее удобных для поиска новых планет системе координат и способе отсчета времени, а также написал несколько весьма поверхностных статей о природе комет и математическом описании их орбит, изложив по сути то, чему Фауст пытался найти благоприятную почву в его голове.
Но это было из разряда казусов. Фауст обнаружил, что все в большей степени занимается работой механика, то есть работает с промасленными грязными руками по приложению знаний к решению практических проблем.
– Знание без применения - бесплодно, - говаривал он Вагнеру.
– Я поставлю изобретателя, улучшившего водяной насос, гораздо выше ученого, потратившего свою жизнь на составление каталога названий и спектров всех видимых на небе звезд.
– Массовое производство, - пояснил Фауст, - включает в себя два основных обязательных элемента: взаимозаменяемые части и сборочный цех.
– Начав излагать, он сразу же обрел уверенность, ибо его главный талант состоял в умении объяснять. Тем не менее, развивая свои доводы, он обнаружил, что его руки двигаются сами собой. Он был из тех, кто говорит, жестикулируя: его руки поднимались и падали, как крылышки стрижей или плавники выскочившего из воды лосося, понуждая слова выходить из мозга, а рот и губы лишь помогали им появиться на свет и выбрасывали слушателям. Так что в случае Фауста узы мешали не только рукам, но и речи.
Под столом в темноте что-то двигалось… Кот. Он осторожно вышел на освещенное место и развалился на полу. Не смея прервать или замедлить свои разъяснения, Фауст обнаружил, что рассматривает это существо.
Кот оказался некрасив: тощий, с драным хвостом, покрытый взъерошенной, клочковатой, свалявшейся шерстью. Несомненно, это животное сбежало от одного из самых скупых на лишние затраты городских торгашей, у которого защищало товары от целой армии расплодившихся крыс, имея за это лишь изредка блюдце молока и право притязать на трупы побежденных.
Кот начал умываться.
Фауст вдумчиво строил свою риторику. Он выстраивал доводы сообразно реакции слушателей, подробно толкуя вопросы, казавшиеся слишком запутанными, и быстро и поверхностно проходя то, что публика, как ему казалось, и без того понимала. И все время наблюдал за котом.
Это был настолько заурядный домашний кот, что его присутствие придало Фаусту уверенности. Он являл собой живое напоминание о том, что они не в Звездной палате [14] и не в средиземноморском склепе, а на чьем-то складе. Инквизиторы были люди дела, а захватившие его в плен бандиты - их сыновья. Только обстоятельства делали происходящее зловещим. Наступало утро; двери и окна скоро отворятся, и омерзительные ночные миазмы развеет солнечный свет и легкий утренний ветерок. Фауст задумался о том, как темны были его собственные ночи, когда он умолял Мефистофеля показать ему спящую Маргариту. Она спала, благопристойно завернувшись в простыни и одеяла, к тому же одетая в ночную рубашку, которая ничего не открывала взору.
Но, призывая на помощь воображение, он мысленно снимал с нее девственные покровы.