Джек-Фауст
Шрифт:
Официанты с подносами, нагруженными едой, сновали между кухней и столами. Веселящаяся толпа на освещенной лужайке шевелилась в слабом своем бурлении, смеясь, произнося тосты, переходя от столика к столику. Женщины, обнаженные, с блестящими глазами, напоминали наяд; мужчины в костюмах с разрезами на рукавах и штанах, сделанными так, чтобы не скрывать крепкие мышцы, обходительно составляли компанию в танце своим грациозным дамам. Несколько женщин помоложе украсили волосы цветами, а спутник одной из них в ответ вставил в волосы две палочки и набросил сверху платочек, соорудив таким образом рожки. Они танцевали, рука в руке, образовав круг, а музыка текла от оркестра из троих лютнистов и человека с рожком, сидящих
Вот идет жена бургомистра.
По дорожке медленно, с величавым достоинством плыла женщина с огромным животом, в сопровождении такого же по достоинству, но отнюдь не по размерам мужа. Ее ноги были толщиной в три древесных ствола, из сала и жира, а ягодицам позавидовал бы гиппопотам. Гигантские груди свешивались на живот, мягкие, как пудинг и столь огромные, что, будьэто пудинг, его хватило бы накормить целую толпу. Соски были коричневые, как выделанная кожа, а укромное местечко между ее ног скрывали жировые складки и свисающая плоть. При ходьбе она вся колыхалась, как студень. Бургомистерша удостоила Фауста снисходительным кивком, отчего ее многочисленные подбородки присобрались в гармошку, и величаво прошествовала мимо. Глядя ей вслед, он заметил, что эта достойная дама направилась прямиком к уже выставленному для нее набору блюд из окорока, дичи, сосисок, жареному кабану, рагу из зайца и наперченному мясу, - все это было нагромождено так, что испытывало прочность деревянного стола.
Дама, весьма предрасположенная к мясным продуктам, - сухо заметил Мефистофель.
– Насколько я знаю, у ее мужа аппетит такой же.
– Ты несправедлив к несчастной женщине. Одетая, она выглядела совершенно нормально. Я прошел бы мимо, даже не оглянувшись.
По моим воззрениям, - ответил Мефистофель, - человеческие существа намного более нелепы, чем им позволяет твоя глупая эстетика.
В ярком свете звезд они снова перешли Пегниц, покидая языческий островок и возвращаясь на чистые узкие улочки города. Наяды и их поклонники неохотно покидали царство волшебных сказок. Повсюду были видны гуляки, медленно бредущие к своим домам; Фаусту не хотелось, чтобы этот прекрасный вечер завершался, и он поделился своими сожалениями с Мефистофелем. Голодным взором глядя вслед нимфам, медленно уходящим во мрак, он произнес:
– Они все такие желанные, что я не способен выбрать ни одну. Я был бы счастлив с любой из них.
Тогда следуй за мной.
– Мефистофель повернулся и двинулся к широкому пыльному пустырю, отделяющему городской арсенал от небольшой церквушки.
– Клянусь, я знаю, какая женщина в точности подойдет под твое настроение.
Со скептическим выражением лица, но веселый, Фауст последовал за ним.
Они были на полпути к пустырю, когда в церквушке открылась боковая дверь и кто-то вышел оттуда.
Фауст резко замер. Женщина - если это можно было назвать так приземленно - поспешно остановилась перед ним во всем священном изяществе своей неприкрашенной плоти, и даже Мефистофель промолчал. Груди, маленькие и совершенные; не больше пары сжатых кулаков, с розоватыми сосками, выступавшими из молочной кожи с явным оттенком абрикоса. Вид этого тела и неизбежный бугорок живота заставили Фауста невольно опустить взор туда, где юная пушистость покрывала самые интимные органы, перед тем как она шевельнула руками, и это оказалось закрыто молитвенником. Ее колени и пальцы ног были чуть розоватыми.
Она выглядела так же невинно, как Ева перед грехопадением.
Так они стояли не больше мгновения. Затем молодая женщина прошла мимо Фауста, одарив его мимолетнейшим взглядом, в котором не было и намека на сладострастно-похотливый интерес. Он бы его распознал.
– Кто она?
О, Фауст, эту тебе
– Я желаю ее. Скажи, как ее зовут.
– Женщина уже исчезла за углом. Ее волосы, каштановые, с золотыми искрами, разделенные посередине, были целомудренно забраны назад и там перевязаны тонкой черной ленточкой, а затем целый водопад свободно свисающих кудряшек почти достигал изящной талии.
Обрати свою похоть на что-нибудь иное. Это набожная девушка и девственница, совершенно не умудренная в чувственном опыте. Ты не сможешь овладеть ею. Это невозможно.
– Но ты говорил…
Я говорил, что у всего есть цена. Тем не менее порой эта цена бывает слишком высока. Будь у тебя деньги и положение в обществе, ты мог бы обратиться к ее отцу и попросить ее руки, а уж я подсказал бы, как сделать, чтобы она трудилась, ублажая мужа, так же страстно, как любая другая женщина. Однако здесь ты чужеземец да к тому же совершенно нищий и не имеешь ни друзей, ни влияния. А она молода и неопытна. Любые твои попытки заигрывания заставят ее бежать прочь, подобно испуганной лани в лесу. Конечно, ты можешь напасть на нее в переулке. Но то, чего ты хочешь, Фауст, - ее сегодня же ночью, причем по собственной воле, - это невозможно. Да, соблазнить ее можно. Но, поверь, совершив это, ты лишишься спокойствия.
– Я стал бы само спокойствие и терпение, если бы… Ты не сказал мне, как ее зовут! Назови ее имя.
Маргарита Рейнхардт.
– Маргарита! Это имя приводит меня в неимоверный восторг! Я должен покорить ее.
Фауст, послушай. Всего в нескольких домах отсюда есть дверь, за которой в кромешной тьме женщина дожидается своего любовника. Она не знает, что тот запаздывает. Иди туда, стукни в дверь один раз и храбро входи. Она тут же запрет дверь на засов, опрокинет тебя на пол и зубами стянет с тебя штаны. Потом согнется над тобой - ибо она уже скинула с себя одежды в предвкушении этого момента - и насядет на тебя. Она - превосходное создание и в любви не хуже всех прочих женщин. Когда запах из твоего рта и грубые, незнакомые ласки скажут ей, что ты не тот, кого она ждала, она испытает мгновение ужаса и смущения. Однако затем ее похоть разгорится из-за распутности вашего полового акта, и бесстыдство ее удвоится. Она примется выделывать такое, чего ни разу не вытворяла даже со своим любовником. А когда ты соберешься уходить, она шепнет тебе на ушко время, когда в следующий раз ее мужа не будет дома и ни один светильник не будет гореть.
– И ты это устроишь?
Как всегда, ведь я твой раб. Но чтобы покорить эту девушку, которая вряд ли более красавица, чем дюжины других в Нюрнберге и совсем не имеет любовного опыта мужчины твоих лет, понадобится больше года. Год, Фауст!
– и не год ухаживания и флирта, маленьких любезностей и поцелуев украдкой, а год жесткой дисциплины, чтобы она могла убедиться, что это не любезность, не особенные взгляды и не случайная минутная страсть. Год, проведенный в таких предприятиях, в которые ты иначе не рискнул бы пуститься. Это безнадежная затея, друг мой!
Фауст осмотрел пустырь, дивясь, каким обычным он казался взору и каким особенным - сердцу. Ручеек воды в сточной канаве рядом улавливал свет, из-за чего вода превращалась в бледное серебро.
– О, пересекающиеся тропки судьбы!
– вслух проговорил он.
– О, самая святая из улочек!
– И после добавил: - О чем это ты говорил? О том, как мне покорить ее?
Мефистофель вздохнул.
Без денег?
– Конечно, не за деньги!
И все-таки деньги понадобятся, чтобы покорить ее. Рейнхардты не самый богатый клан в этом городе. Однако они занимают довольно высокое место во втором ряду. Чтобы приблизиться к ней без гроша в кармане, надо внушить всем, что у тебя есть кое-что в кубышке. Всем - и ей тоже.