Джек на Луне
Шрифт:
– Это хорошо, - турок стряхнул пепел, и в темноту полетел оранжевый рой искр. – Ведь так?
– Наверное, - сказал я, немного подумав.
За стенкой приглушенно завопил младенец. Сосед зашуршал, отстрелил пальцами бычок, чиркнувший по коробку ночи падающей звездой.
– Удачи тебе, пацан.
Скрипнула, притворяясь за ним, дверь. Я посидел еще немного, а потом пошел смотреть, что из моего добра смогу найти в ботанском рюкзаке с Эйфелевой башней.
Первое, что я сделал, продрав глаза утром, засунул руку под подушку. Ура! Косяк на месте,
– Это что за порнография?!
Мать стояла надо мной, уперев руки в боки. Из одной из них свисало что-то вроде джинсов цвета детской неожиданности.
– Ну, я не знаю, - сонно пробормотал я и кивнул на желтый кошмар. – Ты же их покупала.
Ма недобро сузила глаза:
– Ты нарочно издеваешься, да? Я говорю вот об этой гадости, - она ткнула в злосчастные шорты наманикюренным пальцем.
– Ты в этом собираешься к Себастиану ехать?!
– Ну да, - я тупо моргнул, пытаясь сообразить, чего она от меня хочет. – А что? Жарко же.
– Дай сюда! – она выжидающе вытянула руку, губы сжались в упрямую линию. Я понял, что, если я их не отстою, шорты разделят судьбу своих не менее потрепанных собратьев.
– Не дам, - твердо заявил я и просунул ногу в штанину.
– Нет, дашь, - ма ухватила мою собственность за ширинку и дернула на себя. Я повалился на спину, но шортов не выпустил.
– Не дам!
– А я говорю, лучше отдавай по-хорошему!
Еще один рывок, и выношенная ткань не выдержала. С громким треском шорты порвались пополам. Я улетел с одной штаниной под стол, а мама запричитала плачущим голосом:
– Ай! Смотри, что ты наделал! Я ноготь из-за тебя сломала!
Желтый ужас из Парижа шлепнулся на пол рядом со мной:
– Вот, надень это. И футболку поприличней. Твою порнографию я выбрасываю.
– Кто тут говорил о порнографии? – тетя Люся возникла из дверей своей спальни, кутаясь в халат. Она давно сидела на пенсии по инвалидности, так что наши с мамой перепалки были в ее жизни одним из немногих развлечений. Наверное, когда мы съедем, она совсем заскучает.
– Да вот, понимаешь, переезжаем в кои-то веки в приличный район, - жаловалась мама, роясь в заранее упакованной сумке в поиске ножниц. – Соседи у нас врачи, преподаватели, банкиры. С некоторыми я уже познакомилась – чудесные люди. А мое чудовище снова собралось вырядиться, как беспризорник с Ленинградского вокзала. И ладно бы, надеть было нечего, а то... – и понеслось.
Под шумок я тихонько проверил карман шортов под столом. Фух, на этот раз пронесло. Косяк остался именно в моей половинке. На радостях я вылез на свет и попер в ванную, прикрываясь новыми джинсами. Все-таки хоть живем мы по-семейному, а в одних труселях перед тетей Люсей я разгуливать не привык.
Себастиан позвонил в дверь ровно в десять. Свежевыбритый, сияющий улыбкой и белоснежной футболкой, сменившей рубашку с галстуком по случаю отпуска. Мама с тетей Люсей расцеловались и всплакнули друг у друга на плече.
– Ты приезжай к нам обязательно, - всхлипывала ма в бумажный платочек. – Дом большой, места для всех хватит. Даже пожить у нас можешь, если хочешь, Себастиан не против.
Отчим кивал, по-прежнему улыбаясь, хотя не понимал, конечно, ни шиша.
– Я сумки вниз отнесу, - буркнул я и поволок наши пожитки вниз по лестнице. Терпеть не могу женских слез.
Всю дорогу до Брюрупа ма щебетала о том, какая меня ждет замечательная комната с видом на озеро, и какая расчудесная моя новая школа. Я сидел молча, стиснутый непривычно узкими джинсами, на которых, казалось, появлялись пятна, стоило на них посмотреть. Себастиан, периодически поглядывавший на меня в зеркальце заднего вида, наконец не выдержал:
– Джек, ты чего такой угрюмый?
– А ты вот ее спроси, - перевел я стрелку и уставился в окно. Мы уже съехали со скоростного шоссе, и дорога углубилась в лес, ныряя с одного холма на другой, так что в животе то и дело прохладно потягивало, как это бывает, когда сильно раскачаешься на качелях. Между деревьями, курчавившимися зеленью раннего лета, то и дело проблескивали синие оконца воды – знаменитые озера.
Себастиан спросил, и ма принялась объяснять, то и дело спотыкаясь в датском:
– Он злой, потому что я выбросила его одежду.
– Выбросила? – удивленно повторил отчим. Наверное, думал, что неправильно понял.
– Ну да. Она старая была. С дырками. Некрасивая. Линялая, - последнее слово ма сказала по-русски и повернулась ко мне, блестя темными очками. – Жень, как будет по-датски «линялая»?
Я пожал плечами:
– Забыл, - а сам думаю злорадно: ей надо, пусть сама и объясняет, как хочет.
– Я так понимаю, Джек не хотел, чтобы ты выбрасывала? – уточнил Себастиан, косясь в зеркало на мой ботанский прикид.
– Нет, конечно, - ма раздраженно взмахнула руками. – Ему нравится одеваться, как... Жень, как сказать «бомж»?
Я изобразил глухонемого.
– Как бездомный, - справилась с языковым барьером мать.
– А тебе не кажется, что мальчик имеет право самому решать, что ему носить, а что нет? – отчим мягко положил руку на мамино бедро. – Может, то, что ты ему купила, просто не в его стиле? Ты же знаешь эту молодежь, - и он незаметно подмигнул мне в зеркальце.
– Стиль?! – ма хмыкнула скептически, но по ее голосу я понял, что она уже улыбается. – Нет, это не стиль. Это лень и... Жень, как по-датски разгильдяйс... – Себастиан наклонился и накрыл ее рот поцелуем.
Я поспешно отвернулся. Мы ехали по мосту над какой-то рекой, в неподвижной воде которой отражались зеленые острова и бурые тушки уток, застывших, будто чучельные. Мама рассмеялась незнакомым грудным смехом, а отчим сказал весело:
– Хватит дуться, Джек. Хочешь, завтра отправимся с тобой по магазинам? Купим только то, что сам выберешь. Как тебе такой вариант, а?
Я буркнул что-то согласно-невразумительное, нашарил в тесном кармане «таблетки» и воткнул их в уши. Выбрал в плей-листе Ника и Джея.