Джек-Соломинка (Часть 1-5)
Шрифт:
Тогда малый, размахнувшись, отшвырнул Цаду далеко от себя, и она упала тяжело, как мешок с камнями. Потом, тихо ворча, она отползла в канаву.
Тем временем вывели из конюшни Кэррингтона.
– Дождь усиливается!
– крикнул сэр Гью с крыльца.
– Покройте жеребца попоной!
Джоанна тряхнула головой, и от нее во все стороны полетели брызги. Потом, щелкнув языком, она ловко вскочила в седло.
Даже сэр Гью одобрительно крякнул, когда, расплескивая воду из луж, Джоанна, проскакав по мосту, ловко свернула на повороте.
"Накорми голодного, обсуши и обогрей промокшего под дождем, одень раздетого", -
Гроза уже прошла стороной, когда они ехали к Друрикому: впереди монастырский слуга с факелом, за ним - аббатиса на статной белой кобыле, за ней - Джоанна, а позади - снова слуга с факелом. Спутники монахини были хорошо вооружены, потому что сейчас небезопасно было ездить по дорогам.
Джоанна быстрым взглядом окинула всех сидящих за столом холла.
Вот сэр Гью с его красными, толстыми щеками; мать-настоятельница, уже немолодая, но еще достаточно красивая и совсем не изнуренная постами и молитвами; купец со своими широкими рукавами и расчесанной бородой выглядит точно знатный барин. За ним расположился бейлиф5, тоже сытый и румяный, и слуги монахини - все те, что едят мясо и не обходятся без эля6. А дальше, в конце стола, почтительно вытянувшись, сидит старый, добрый Аллан. У него провалившиеся щеки и нос скоро сойдется с подбородком. Аллан, Джемс, Джон они носят зеленые с белым ливреи Друрикома, но едят не с господского стола. Сегодня их позвали сюда ради аббатисы, потому что стыдно дворянину садиться за стол с такой немногочисленной челядью. В обычные дни слугам приходится довольствоваться бобами и горохом с овсяными лепешками.
Они такие же худые, как и все мужики. И как их мало теперь сравнительно с прошлым годом!
Монахиня тоже, как видно, подумала об этом.
– Сэр Гью, - сказала она, - я вижу, число ваших слуг уменьшилось вдвое с прошлого года.
– Да, - проворчал сэр Гью, - скоро дворянину придется самому чистить свою лошадь на конюшне. Четырех я послал в Гревзенд: они отличные кровельщики и маляры и поработают на постройке часовни. За это настоятель обещал мне кусок длинного сукна и два куска короткого7. Остальные слуги ночуют на гумне. Сейчас не такое время, чтобы оставлять хлеб без охраны.
Монахиня скользнула взглядом по сидящим за столом, и Джоанна была рада, что ее заслоняет чадящая плошка с маслом.
Но у сэра Гью был острый глаз.
– Джоанна, - проворчал он, косясь на аббатису, - у вас платье совершенно грязное и изодранное на плечах!
– Запретите своим собакам класть грязные лапы мне на плечи!
– грубо ответила Джоанна.
– Вам приходилось проезжать много стран, - сказала монахиня, обращая на купца светлый, прозрачный взор.
– Расскажите, встречали ли вы мужиков более строптивых, чем в этой несчастной стране.
Итальянец потер руку об руку.
– Черная смерть8 принесла всем много бед, - наконец ответил он, - но самая худшая беда заключается в том, что она поселила гордые мысли в тупые мужицкие головы. Сейчас рабочих меньше, чем хозяев, и каждый, который умеет копать, возить навоз или забивать сваи, думает, что он уже сравнялся со своим господином. Но на них нашли управу...
– Только не в Кенте!
– пробормотала монахиня.
– Именно в Кенте, - возразил сэр Гью.
– Парламент уже взялся за ум не сегодня-завтра будет утвержден новый билль9. Эти негодяи думают, что в самое горячее время они могут бросить меня и уйти к моему соседу, который им даст больше на фартинг10. Они позволяют себе бродить от одного хозяина к другому и остаются только там, где их лучше кормят.
Джоанна громко захохотала.
Дураки были бы рабочие, если бы они оставались там, где их кормят худо!
Глядя на веселый красный рот девочки, купец невольно засмеялся, а сэр Гью замолчал.
К тому же и вообще такие беседы были не для ушей слуг.
Аббатиса произнесла молитву, сэр Гью подал знак бейлифу, и тот, вытащив нож, попробовал его на ногте. Слуга поднес ему лохань с мясом, и он, ловко поддевая куски ножом, перекладывал их на большой ломоть ржаного хлеба. При жизни леди Элис, покойной жены сэра Гью, такие служившие тарелками куски хлеба по субботам раздавали нищим, но сейчас этот обычай был отменен. Бейлиф обнюхивал каждый кусок и негодные для еды бросал собакам.
После мяса подали свежую отварную рыбу. Сэр Гью мог бы ежедневно иметь ее за своим столом, но предпочитал сбывать ее на Эрундельские коптильни. Рыба была приготовлена ради монахини, и ради нее же хозяин велел принести из кладовой бургундского вина.
На долгое время умолкли разговоры. В доме сэра Гью еда была серьезным занятием, и не следовало отвлекать от нее человека. Джоанна обратила внимание на то, что купец и аббатиса пользуются при еде отдельными ножами.
После обеда аббатиса снова прочла молитву, слуги убрали со стола и удалились. Теперь можно было поговорить на свободе.
Купец распаковал тюк. Он торопился выехать до рассвета, чтобы в Кентербери присоединиться к каравану, отправляющемуся в Дувр.
– В Сент-Винсентском аббатстве в Сэффольке вот уже двадцать лет не прекращаются беспорядки, - сказала монахиня, - а все потому, что бунтарям сразу не досталось как следует! Вы слышали: недавно горожане загнали монахов на хоры и под угрозой смерти потребовали у них свои долговые расписки?
Да, сэр Гью слышал об этом.
– А в Эссексе, подле Рочестера, мужики близ замка Тиз манора11 Бёрли напали на купца, убили его слугу и разграбили товары!
Сэр Гью промолчал. Купца ограбили не вилланы12, а сам сэр Саймон Бёрли, королевский знаменный рыцарь. Он из Анжу вернулся в Англию, чтобы собрать недостающую сумму на содержание своего отряда.
Итальянец разложил товары: ладан и мирру для монастырской церкви, воск для свечей, вино для причастия, бархат и парчу для церковных покровов, а кроме того, и товары, которые он надеялся сбыть в замке: сливы из Дамаска13, виноград из Дамаска14, пряности для засолки мяса, гребни для людей и для лошадей, миндаль, красивые серебряные застежки венецианской работы, полосатый красный с синим шелк, а в отдельной коробке - тонкую, сплетенную из золотых нитей сетку, в которую, по придворной моде, леди прячут волосы.