Джек-Соломинка (Часть 1-5)
Шрифт:
– Как богоматерь!
– вставила Лиззи.
– Да, и она мне говорит: "Не видела ли ты, женщина, малого в желтой куртке? Это его осел". А я, раз так, говорю: "Видела. Он у нас ночевал". А она говорит: "Позови его". А я ей говорю: "Он пошел со стариком в Кентербери". Тут осел...
– Тут осел начал лягаться, - закричали дети в восторге, - а леди стала ругаться, как паромщик!
– Она кричала: "Проклятое животное, чтоб ты сдохло!" - в восторге взвизгнул Филь.
– И осел обязательно сдохнет, потому что сегодня тяжелый день - понедельник.
–
– кричали дети хором.
– И она сказала, чтобы ты пришел к ней на дорогу!
– Зачем я ей нужен?
– сказал Джек сердито. Он одернул на себе куртку. Губы его внезапно пересохли.
– Иди, малый, - сказала мать.
– Барышня хочет нам оставить осла. Может, парень еще вернется с отцом - тогда он нам скажет спасибо... А не вернется - нам хуже не будет.
– Ах, чтоб ты лопнул!
– услышал Джек, подходя к дороге. И потом: бац-бац!
– это наездница лупила осла изо всех сил.
Мальчик раздвинул кусты орешника и глянул на дорогу. Осел вертелся волчком, а всадница, уцепившись обеими руками за поводья, съезжала то на одну, то на другую сторону.
– Беги сюда скорей!
– крикнул знакомый голос, и не кто иной, как Джоанна Друриком, повернула к нему кирпичное от натуги и злости лицо. Здравствуй, Джек! Почему ты стоишь как пень?
– Здравствуй, Джоанна, - наконец выговорил мальчик.
Девочка из замка была теперь во много раз красивее, чем тогда, когда они подрались у дороги. Сейчас на ней был пестрый шелк, заколотый на груди серебряной застежкой, тонкие красные кожаные башмаки и кожаные чулки, и на каждом пальце правой руки у нее было надето по кольцу.
Однако она, как видно, нисколько не гордилась.
– Купец, понимаешь ли, не отдал бедному малому осла, - объясняла Джоанна, пока Джек, подойдя ближе, успокаивал животное, похлопывая его по шее.
– Тот так просил, что я не могла вытерпеть. Я говорю дяде: "Мы должны отдать осла", а дядя сказал: "Убирайся отсюда ко всем чертям вместе с этим проклятым ослом!" Я пошла и написала парню свидетельство, что он не бродяга...
– Сама написала?
– спросил Джек с уважением.
– Ну, не все ли равно - мы написали вместе с Алланом, - сказала Джоанна, чуть смутясь.
– Но подписала я сама, ты увидишь - очень красивыми маленькими буквочками. И поставила печать на воске. Сэр Гью хотел у меня вырвать печать, и я укусила его за палец. Потом я в сундуке взяла мамины платья и кольца. В замок я больше не вернусь.
– Куда же ты денешься?
– Я поеду в монастырь и буду там жить, пока не выйду замуж. Что ты сказал?
– Ничего, - пробормотал Джек.
Было решено, что Джек проводит Джоанну до монастыря, а потом возьмет осла к себе. Если вернется слуга купца, Строу отдадут ему животное; если не вернется, то, как сказала старая Джейн, им хуже не будет,
– Я поведу осла под уздцы, - предложил Джек, - а ты сиди и не вставай, потому что за Хельским пустырем такая грязь, что ты потеряешь свои красивые башмачки.
Джоанна посмотрела на него внимательно. В своей кожаной куртке, с высоким луком в руках, он был похож на взрослого.
– Мать-настоятельница у постели умирающего, - объяснила, отворяя ворота, молоденькая послушница29 с лисьей мордочкой.
– А ты по какому делу, Джек?
– спросила она у сына кузнеца.
– Мальчик со мной, - сказала Джоанна важно.
– Когда мать Геновева освободится, доложишь, что ее ждет леди Друриком. Возьми этот узелок. Мы будем гулять по дороге.
Послушница медлила запирать ворота. Ее одолевало любопытство. Дети пошли по дороге, ведя в поводу осла. О чем могла так горячо беседовать леди Друриком с мальчишкой из Дизби?
Послушница выглянула еще раз. Мальчик привязал осла в кустах, снял с себя и расстелил на траве куртку. Девочка села, а он стоял перед нею, опираясь на высокий лук.
Послушница хихикнула и с грохотом захлопнула ворота.
Когда матери Геновеве доложили, что ее дожидается Джоанна Друриком, монахиня со стоном подняла руки ко лбу.
Голова ее горела. Аббатисе за сегодняшнюю ночь так и не пришлось заснуть. Больного привезли на закате, всю ночь он хрипел, метался по постели и ругался на двух языках. Несмотря на то что доктор, ученый монах отец Роланд, запретил ему двигаться, он кричал, чтобы его немедленно везли в замок.
– Пусть этот скряга, - заявил он, задыхаясь и кусая себе от боли руки, - пусть этот скупец, которого называют моим отцом, сам из своего кошелька заплатит носильщикам, священнику и доктору! Мне хочется посмотреть на его физиономию, когда он узнает, что из всех моих имений ему останется только выгон да замок!
– Кому же рыцарь полагает отказать свое имущество?
– осторожно спросила настоятельница.
– Черту, дьяволу, бродяге на дороге!
– вопил он как одержимый.
– Немедленно пошлите в Уовервилль за нотариусом, - распорядилась мать Геновева.
Пока отец Роланд составлял лекарство, больной должен был двенадцать раз подряд прочитать псалом "Miserere mei Deus!"30. Иначе успокоительное питье не имело бы никакого действия. Потом он выпил лекарство из церковного колокольчика - это немедленно останавливает боль. Затем, осторожно ворочая его жаркое и влажное тело, мать Геновева с отцом Роландом завернули рыцаря в некрашеную шерсть.
– Теперь все будет хорошо, - сказал доктор, но почти в ту же минуту рыцаря стало рвать кровью и желчью и он сделался белее стены.
Отец Роланд был учеником Джона Эрдорна, лондонского медика, который сам обучался своему искусству у славного Джона Гатисдена31, оставившего немало книг и записей своим ученикам. И все это, однако, не помешало рыцарю с ужасными ругательствами прогнать доктора от своей постели.
– Позовите ко мне Снэйпа-Малютку из Дизби, если он еще жив, - сказал больной, несколько успокоившись.
– Тот сразу выложит мне всю правду.
Снэйп-Малютка был простым деревенским костоправом, но рыцарь так божился, ругался и изрыгал хулу на всех святых и даже на самого господа бога, что аббатиса вынуждена была исполнить его просьбу.