Джек-Соломинка (Часть 1-5)
Шрифт:
– И чего такое старье шатается по дорогам!
– сказал парень с перевязанной головой.
– На работу тебя силком не возьмут, ни за два, ни за четыре пенса, подати с тебя не полагается, - сидел бы лучше дома, чем светить драными боками.
– Не у всякого и дом есть, сыночек!
– кротко отозвался человек в меховой шапке.
– В Норземтон идешь?
– спросил перевязанный.
– Из графства Ни есть ни пить, от деревни Пустое Брюхо, представителем во Вшивый парламент, -
А что им сказать, если спросят, какое у него дело в городе?
Однако перевязанный сам ответил за него.
– Там до черта наберется купцов, и дворян, и попов, - сказал он. Пожалуй, насобираешь что-нибудь Христа ради.
Аллан опустил голову. Стыдно было ему слушать такие речи.
Костер догорал. Малый, что раздавал пищу, тихонько свистнул. Тотчас же из темноты шагнул к костру детина с сучковатой палкой в руке.
– Доедай, там оставили для тебя в котле. А кто пойдет на смену?
Детина передал палку подростку в куртке с оборванными галунами, выскреб котелок и затем принялся загребать тлеющие угли золой.
– То-то, - сказал Аллан.
– Я и то уж подумал было, как это вы здесь обходитесь без сторожей близ проезжей дороги?
– А чего нам бояться?
– отозвался перевязанный устало.
– На спину они мне клеймо еще поставят, что ли?
Только теперь Аллан понял, почему бедняк перевязывает лоб.
– Все-таки, если б стражи не было, пришлось бы каждую минуту ждать шерифа, - объяснил Аллан и участливо поглядел на перевязанного.
– Больно было, паренек?
– Не так уж и больно... Обидно... Я ведь и не знал ничего о постановлении парламента. Шел на крестины...
Он тронул лоб.
– Сейчас ничего, только видеть стал плохо - глаза все гноятся.
– А нынешний парламент, говорят, будет стоять за бедных людей!
– начал снова тот, что рассказывал о Ланкастере.
– Король наш, говорят, распустит всех лордов, и джентри, и попов по домам. Только и останутся, что король и общины...
– Молчи, сорока!
– перебили его.
– Дай людям спать.
– Ты меня спроси о парламенте, я расскажу тебе всю правду, - вмешался парень, что пришел только что с дороги. Он обтер рот, собираясь говорить, но ему никто не ответил.
– Парламент только для того и созывают, чтобы придумать новые пакости... Говорят, теперь косарей и жнецов уже будут не клеймить за отказ от работы, а просто вздергивать на первом суку!
Никто ему не ответил. Все стали укладываться в теплую золу. Аллана, как старика, пустили в середину.
– А куда же вы потом думаете податься, ребята?
– спросил Аллан недоумевающе.
– Зима-то еще впереди!
– Кончим овес, станем кору с деревьев есть. Медведей
– А я думаю, что парламент пойдет за нас все-таки, - сказал неунывающий человек в меховой шапке.
– Бедные попы недаром подбивают народ.
Несколько голов поднялось от земли. Но его уже больше не бранили.
– Да, мы все ждем... Может, общины и вступятся за нас перед королем, откликнулся кто-то.
Аллан был слишком стар, чтобы в ноябре спать на голой земле.
Распростившись с лесовиками, он двинулся в путь, и надо сказать, что сон нисколько не подкрепил и не освежил его. Болела старая рана в боку. Ныли кости, а в суставах трещало, точно в лесу в первый морозный день.
– Ты доверенное лицо леди Джоанны Бёрли?
– спросил итальянец и, подняв очки на лоб, внимательно поглядел на Аллана.
– Пусть господина купца не удивляет мой наряд, - ответил Аллан, улыбаясь через силу.
– В такие времена полезно одеваться во всякую ветошь.
Итальянец еще раз глянул на него.
Он только сегодня вернулся из Лондона. Аллану пришлось посидеть в Норземтоне пять дней, и его жалкие дорожные запасы пришли к концу. Госпожа велела ему разменять золотой, но Аллан под страхом смерти не стал бы исполнять это приказание. От голода у старика стали пухнуть ноги, а глаза слезились.
На третий день своего пребывания в чужом городе он перестал отказываться от милостыни. Вчера на паперти ему подали моченое яблоко, а нынче - пирожок. Но этого было недостаточно.
– Учен ли ты грамоте и счету?
– спросил купец.
Покойный сэр Гью был скупехонек и в последние годы не держал ни замкового бейлифа, ни приказчика. Аллан собственноручно писал счета арендаторов, возил шерсть купцам и рыбу на коптильни. Может быть, он вел книги не так, как полагается в городах, но еще ни разу ни купцы, ни мужики не нашли у него ошибки.
– Если ваша милость пишет на нашем языке, я пойму все до буквы, сказал он.
Купец снова глянул на него.
"Этот слуга предан господам, как собака, - подумал он, - но его плохо кормят".
– Вели принести хлеба и вина, - сказал он клерку по-итальянски.
Мальчишка внес на блюде хлеб и соль и две кружки с вином. Купец лениво отщипнул кусок корочки.
– Ешь и пей, - предложил он, пододвигая блюдо к Аллану.
"Он нисколько не горд с простыми людьми", - подумал старик, но от угощения отказался. У церкви его никто не знал, а здесь он был доверенным лицом леди Джоанны.
– Если ваша милость разрешит, мы сперва покончим с делами, - сказал он.
– А на еду всегда найдется время.