Джек в Австралии. Рассказы
Шрифт:
— Я вовсе не мучаю тебя. Приходи ко мне. Я тебя тоже люблю.
— Но ты любишь и Монику?
— Я буду любить ее в свое время. Теперь я люблю тебя. Я не разбрасываюсь. Сперва у меня одна, потом другая. Приходи в конюшню ко мне и к лошадям.
— Перестань мучить меня! Я ненавижу себя. Ты хочешь сделать из меня рабыню!
— Почему рабыню? А кто ты теперь? Рабыня предрассудков.
— Я сама это знаю. Покойной ночи! — Она повернулась и убежала в дом.
Он был поражен! Он не ожидал, что Мери сбежит от него. Может ли он теперь добиться своего другим путем? Почему же нет? Даже если весь мир восстанет против него — почему нет?
ГЛАВА XXV
Обратный
Но на обратном пути в Перт, когда Мери молча и чопорно сидела в коляске, а мистер Джордж был погружен в собственные мысли, когда они проезжали мимо чужих ферм и люди раскланивались с ними, когда синее море распласталось перед глазами, Джек думал: «Следовало быть осмотрительнее. Впредь буду хитрее. Мир холоден и осторожен и кровь у него холодна, как у муравьев и тысяченожек. Все люди готовы убить меня, потому что я не похож, как они, на муравья. Мери тоже была бы этому рада… Она считала бы себя отомщенной. А старина Джордж подумал бы: так ему и надо! Все были бы довольны, кроме Тома и Ленни… Даже Моника, хотя она мне и жена. Она тоже считает меня достойным всяческой кары, потому что я не таков, как ей хочется… Поэтому одним уголком своей души она ненавидит меня и если бы я протянул руку, она ужалила бы смертельно, как скорпион. Так было всегда. Таковы были тетки, отец. Мать не убила бы меня, но даже и она не помешала бы сделать это другим… Мне кажется, что на всем свете только Джейн, дочка Казу, любит меня таким, каков я есть… Странно, все близкие готовы душу за меня отдать, когда им кажется, что я солидарен с ними. Если бы я умолял Мери отдаться мне, сознавая, что это грех и так не должно быть, но на коленях молил бы ее об этом, она немедленно прибежала бы ко мне. И Моника торжественно простила бы меня, если бы я в раскаянии пришел молить ее о прощении. Но оттого, что я презираю все эти россказни о грехе, не умею валяться в ногах, заявляю, что прав, и нахожу, что для обеих женщин — честь жить открыто в моем доме, они готовы убить меня.
А я-то, дурак, хотел создать свой собственный мирок! Я вспомнил Авраама и других ветхозаветных праотцов. Я мечтал приобрести в северной части страны землю, большое пространство необработанной земли, построить дом и обзавестись хозяйством. Я хотел, как Авраам, жить там с моими женами и детьми моих жен, с Томом, с Ленни и их семьями… Жить честно, просто, бесстрашно… В конце года делить прибыль поровну между всеми. Мечтал, что дети мои явятся новой расой, с новой, полной отваги верой в новое человечество… Свой собственный мирок… Да разве он был бы возможен с этими людьми? Нет, нет, мне суждено быть одному, всегда одному»…
ГЛАВА XXVI
Всадник на караковом жеребце
Выехав из Перта, Джек вздохнул с облегчением. До рассвета оседлал он лошадь и поехал вдоль реки. Он любил природу, раннее утро, ощущение новизны. В отношениях с посторонними людьми он был обычно приветлив и ладил почти со всеми. Но с близкими был скуп на слова, неуступчив и зачастую придирчив. Поэтому больше всего страдали от него его же друзья. Он отлично знал, как тяжело приходится Монике и Ленни от его неприступности и заносчивости. Все это пришло ему в голову в то время, когда он ехал вдоль реки на своем караковом жеребце. Казалось, жеребец тоже наслаждался ездой, если Джек ехал один. Общества, в особенности людского, он не выносил.
Джеку, когда он — как после неудачи с Мери — бывал недоволен собой, необходимо было очутиться на лошади. Только езда верхом возвращала ему душевное равновесие.
Этим ранним утром, в успокоительно-приятном общении с верным животным, ему внезапно явилось сознание ненужности для него людей и тех поверхностно-доброжелательных отношений с ними, которые так заполняли большую часть его жизни. Вводить людей в заблуждение такого рода
Теперь он чувствовал, что должен измениться, что эти поверхностные отношения ничто иное, как самообман.
Из-за гор появилось яркое солнце. Джек остановился у харчевни. Он привязал лошадь к дереву, а сам вошел. Пахло жареным мясом, а он сильно проголодался.
Джек только принялся за еду, как лошадь его стала неистово ржать. Он прислушался. Снова громкое ржание его Адама, а издали послышалось ответное ржание кобылы. Он быстро вышел. Адам стоял, откинув голову, и сверкающими глазами смотрел на дорогу. Как он был хорош! На солнце он блестел словно отлитый из бронзы. А по дороге мчалась дымчато-серая лошадь; наездница — молоденькая, раскрасневшаяся барышня тщетно старалась совладать с ней. Но справиться было невозможно. Кобыла отвечала жеребцу звонким ржанием. И еще раз прозвучал низкий, как колокол, и глубокий призыв жеребца. Барышня, ехавшая верхом, была мисс Блессингтон. Джек схватил своего упиравшегося коня, втолкнул его в конюшню и запер, не обращая внимания на раздававшийся оттуда стук копыт и бурное ржание. Молодая кобыла мчала свою беспомощную, раскрасневшуюся наездницу прямо к конюшне. Джек снял девушку с седла и придержал лошадь.
— Я выпущу ее на выгон, — сказал Джек.
— Пожалуйста.
Он с тревогой поглядывал на конюшню, где обезумевший жеребец, казалось, что-то сокрушал.
— Не пустить ли обоих на выгон? — предложил Джек. — Это было бы самое разумное.
— Да, — смущенно ответила она. — Я тоже думаю, что это будет самое правильное.
— Каково зрелище! — весело крикнул вернувшийся с выгона Джек. Вы ничего не будете иметь против, если у вашей кобылы будет жеребенок от моего красавца?
— Нисколько. Я буду очень рада.
— Вы случайно приехали сюда?
— Нет, я надеялась встретить вас. Мери сказала, что вы собираетесь рано уехать.
— Вы хотели встретиться со мной? — удивился Джек.
— Не знаю, так хотелось.
— Какая экспансивность! — засмеялся он. Девушка сперва пристально и лукаво взглянула на него, как бы обороняясь, но затем весело рассмеялась ему в ответ.
— Почему вы так внезапно уехали?
— Вовсе не внезапно. Мне надоело.
— Надоело? Что?
— Все.
— Даже Мери?
— Главным образом Мери.
Она еще раз пристально, удивленно и вопросительно посмотрела на него и снова засмеялась.
— Отчего, главным образом, Мери? По-моему она очень мила. Она была бы такой хорошей мачехой.
— Неужели вам хочется иметь мачеху?
— Да, очень. Отец захотел бы тогда освободиться от меня; я стала бы ему только помехой.
— Вам хочется, чтобы от вас освободились?
— Да, очень.
— Отчего?
— Мне хочется уехать.
— В Англию?
— О нет, только не это, никогда! Я хочу уехать из Перта. В необитаемые места, на Северо-Запад.
— Зачем?
— Чтобы уехать.
— От чего?
— От всего, просто-напросто от всего!
Ее необыкновенная решимость и самонадеянность забавляли Джека. Он никогда еще не встречал такого оригинального, курьезного маленького существа.
— Вы должны приехать к нам, когда мы будем с Моникой на Северо-Западе. Хотите?
— Охотно. Когда это будет?
— Скоро. Еще в этом году. Можно передать Монике, что вы приедете? Она будет рада женскому обществу.
— Вы уверены, что я не помешаю?