Джентльменов нет - и привет Джону Фаулзу!
Шрифт:
«Хорошо, что проблема снаружи, а не внутри! По крайней мере ее хорошо видно!» Она шутила сама с собой, но каждый раз, когда готовилась снять парик на ночь, настроение у нее портилось. Даже мать и отец не видели ее без парика, думая, что эксцентричная дочурка специально завела такую вызывающую прическу. Сашка видел ее голову в натуре, но был еще достаточно мал, чтобы распространяться на эту тему. И Галя не знала о ее секрете довольно долго, пока Сашка не нарисовал простенький рисунок под названием «Моя мама». На голове у существа неопределенного пола были изображены три желтого цвета полоски.
– Ты что! Ты неправильно нарисовал! У мамы другая прическа, – сказала ему Галя и внесла коррективы оранжевым карандашом – вокруг Лизиной головы появились хвостатые яркие змеи.
– Нет! У мамы вот так! – продолжал упорствовать Сашка
– Как странно он тебя видит! – Галя показала Лизе Сашкино творчество. Лиза могла бы просто улыбнуться в ответ, но решила быть справедливой и не подводить ребенка. Кроме того, ей была интересна Галина реакция.
– Устами младенца глаголет истина, – признала она правоту сына. – Это ведь у меня парик! – Она сделала одно быстрое, резкое движение и по округлившимся Галиным глазам поняла, что суровая правда действительности оказалась для няни сюрпризом. – Вот теперь этот сюрприз я и буду носить на голове всю оставшуюся жизнь!
Было бы легче, если бы Лиза заплакала, но вот уже больше четырех лет, с тех самых пор как она почувствовала себя взрослой, слезы у нее куда-то исчезли.
Кроме того, с каждым месяцем она стала с некоторой тревогой замечать, что все больше худеет. Раньше у нее были вполне приятные формы, но сейчас без какой-либо диеты, вообще безо всяких усилий с ее стороны между талией и поясом брюк стали свободно пролезать сначала ладонь, а потом и кулак. В дополнение к этому кожа на плечах стала провисать неприятными складочками, а около коленок выросли отвратительные целлюлитные бугорки. Вопрос требовал кропотливого изучения (Лиза терпеть не могла чувствовать себя в чем-либо неподготовленной), но ей некогда было им заниматься. Она решила побольше есть, но это не принесло желаемых результатов. Кроме того, у нее совершенно пропал аппетит. От запаха пищи стало тошнить, как во время беременности, и она теперь стремилась выйти из кухни, когда Галя кормила Сашку супом. Единственное, что Лиза теперь ела без всяких ограничений, было мороженое. Она могла не завтракать, не обедать и не ужинать, но как только зачем-нибудь выходила из дому, ванильный рожок в шоколаде, купленный в первом же киоске, становился ее верным спутником.
Подошло время назначенной с Ниной встречи. Лиза обещала принести ей на подпись материал перед выходом в печать и старалась не отступать от своих обещаний. Она называла это «мужским стилем ведения дел», хотя прекрасно знала, что далеко не все мужчины отличаются пунктуальностью. Лизе было странно вспоминать, какой она сама была несколько лет назад. Она тоже могла без зазрения совести опоздать на важную встречу, а потом придумать нелепые оправдания. Могла не прийти куда-нибудь – просто потому, что не хотелось. Могла съесть на улице мороженое и тут же кинуть обертку под ноги прохожим и спокойно пойти дальше. И наконец, как небрежно она водила автомобиль! Но вот о своей красавице машине Лиза старалась не вспоминать. Как только она слышала слишком громкий звук чьего-нибудь двигателя или визг тормозов, то усилием воли переключала сознание на какое-нибудь неотложное важное дело. У нее в памяти даже была дежурная картинка для переключения: она искусственно вызывала вид собственного рабочего стола со стопкой чистой белой бумаги и представляла, как на ней появляется текст ее будущей книги. Мысленно она исписывала все листы, после чего уже могла свободно думать о чем угодно, и мысли о машине больше ее не тревожили. Все-таки она была профессиональным психологом и в глубине души гордилась этим, хотя прекрасно помнила, что первые ее попытки утвердиться на этом поприще не удались.
«Я была совсем неплохим психологом! – говорила она себе. – Не моя вина в том, что законы рабства еще почти повсеместно процветают в нашем обществе! И в одиночку их не переломить».
Она прекрасно помнила, как Сашка заболел первый раз в жизни. Ему было всего три месяца от роду, и они жили тогда втроем в Забайкалье, в военном городке, на съемной квартире. В поселке у них практически не было зелени – только копоть и мороз зимой и та же копоть и жара летом. Вокруг возвышались горы, поросшие лесом. Плохое сообщение, плохое снабжение, железная дорога только от Читы. Она и Сашку родила в Чите – в Москву не поехала, не хотела расставаться надолго с любимым мужем. Все беспокоилась, как он будет жить без нее. Уже потом ей рассказали доброжелательные знакомые из числа местных жен, что, пока она лежала то на сохранении, то в роддоме, к ее красавцу мужу все подкатывалась с предложениями товарищеской помощи по хозяйству жена его непосредственного начальника – усатого майора.
Сашке в тот день сделали прививки от полиомиелита и сразу АКДС, и вечером температура у него поднялась почти до сорока градусов. Лиза была неопытна, не знала, что делать, да и в доме у нее не было почти никаких лекарств. Муж, как всегда, задерживался на работе. К двенадцати ночи она решила, что он не придет ночевать, как уже случалось не раз. И вот тогда, в отчаянии, она выбежала из квартиры и стала колотить кулаками во все двери их старого, неустроенного двухэтажного дома. Она разбудила тогда весь подъезд.
– Какая-то истеричка! – обсуждали наутро происшествие соседки, жены сослуживцев.
«Избалованная и неумелая!» – был вынесен всеобщий приговор.
– Мы думали, она сошла с ума! – рассказывали они еще потом долго друг другу. – Да все они там в Москве такие. Привыкли к хорошим условиям! Вот пусть теперь понюхает пороху здесь.
Почти никто не сочувствовал Лизе. А она так истошно кричала, чтобы кто-нибудь вызвал к Сашке по телефону Службу спасения или «скорую помощь», что создавалось впечатление, что она не понимает, где находится. Когда приедет «скорая помощь», если до Читы шестьдесят километров? И что такого особенного случилось с ребенком? Ну сделали сыну прививку, ну поднялась температура. Явление рядовое, все знают, как надо с этим справляться. Ей стали предлагать лекарства – кто принес жаропонижающее, кто – супрастин, а она все кричала, что без врача ничего не будет давать, пока измученный мальчишка не уснул. Тогда она стала ходить как тень по квартирам и приставала то к одной женщине, то к другой:
– Посмотрите, пожалуйста, мой сын не умер? Не умер?
Да, в ту ночь в подъезде никто не мог заснуть. Для Лизы эта ночь была самой страшной в целой жизни. Никогда она не испытывала такого страха за себя, как испытала за сына. Правдой было также, что она приехала совсем не подготовленная к жизни в военном городке, а тем более к материнству. Довольно скоро она всему научилась. Но за тот давнишний эпизод Лизе было не стыдно. Когда ребенок вдруг закатил глаза и стал дышать так тяжело, что она подумала, что очередной его вздох может стать последним, и заметила судороги, которых никогда не видела раньше, она была готова не только бегать по подъезду, но лететь на Луну или куда угодно, чтобы только кто-нибудь ей помог. Если она и была виновата, то в том, что до этого эпизода была слишком легкомысленной: вылупившись из-под крылышка папы с мамой, действительно ничего не знала о реальной жизни. Когда мама предостерегала ее от поездки в Забайкалье, она, ослепленная пришедшей к ней любовью, легкомысленно говорила: «Живут и там люди, рожают детей, ведут хозяйство» – и не делала ничего, чтобы обезопасить себя от случайностей.
Одна только мысль, что муж может уехать без нее, если она задержится со сборами, приводила ее одновременно и в ужас, и в отчаяние. Куда угодно, только вместе с ним! Первые месяцы их жизни были действительно романтичными. Не покладая рук она вила свое гнездо. Трудности начались, когда родился Сашка. И реакцию мужа на его первую болезнь она запомнила прекрасно. Она провела ужасную ночь, действительно была близка к помешательству, боялась всего, даже то, что температура вдруг опустилась слишком быстро, ее испугало. Он весь вспотел, а потом стал холодный. Она переодела его, запеленала ножки. Он спал, и она в изнеможении задремала прямо на полу у его кроватки – боялась отойти, боялась, что силы оставят его и он умрет.
Муж пришел с работы под утро, ничего не зная о болезни сына.
– Лизка, дай мне скорее поесть! – громко с порога закричал он. – Через полчаса мне опять уходить! – Он тогда вообще был веселый, шумный.
– Тише! Что ты кричишь! Сашка болеет! – Губы у нее запеклись после бессонной ночи, и она еле могла ими шевелить. – Возьми себе хлеб, масло, пряники. Согрей чай. Больше ничего нет, я не могла приготовить еду – не отходила от Сашки, не было продуктов.
Он недовольно нахмурился, но тут новая мысль пришла ему в голову. Не получив еду, он решил восполнить это другим. Подхватив Лизу сзади, он понес ее на диван, что стоял в углу комнаты.