Джига со смертью
Шрифт:
— Разумеется, мы сделали здесь вентиляцию, — не без гордости произнес гном. — Иначе тут было бы сыро и многие вещи попортились.
— Я могу взглянуть на вентиляционное отверстие? — попросил я, чувствуя, что хватаю удачу за хвост.
— Без проблем, — гном вновь потеребил себя за бороду.
Он показал отверстие, расположенное на противоположной от пустовавшей ниши стороне. Из него действительно поступал свежий морской воздух, пахнувший солью.
Я присел на корточки и стал разглядывать черный провал с непритворным интересом.
— Дайте, пожалуйста, фонарик, — попросил я гнома.
Он снова что-то пробурчал, но все же согласился. В конце концов, я ведь действую именно в его интересах, не так ли?
Оказывается, масляный фонарь, освещавший комнату, может опускаться на специальной веревочке почти до самого пола. Скудного освещения вполне хватало для того, чтобы мне удалось проверить свою теорию.
Я направил свет от фонаря на вентиляционное отверстие и обнаружил то, что рассчитывал найти: две короткие шерстинки белого цвета, зацепившиеся за зазубренные края плохо обработанного отверстия, и маленькие точки-отпечатки на пыльной поверхности вентиляционной шахты, оставленные коготками небольшого существа. Теперь я точно знал, кто тут побывал.
— Здесь больше нечего делать, — сообщил я. — Давайте поднимемся наверх.
Глава 2
Я не стал говорить мастеру Тагу о своих догадках. Ему это не понравилось. Как же, деньги и большие заплачены, а тебя держат в неведении! Слово за слово, и в результате страсти так накалились, что я едва не остался без клиента, однако гном все же сумел взять себя в руки.
— Хорошо, Гэбрил, — проворчал он. — Теперь я знаю, почему у вас такое прозвище — Сухарь. Вы, на самом деле, очень черствый человек.
— Я тот человек, что пытается спасти вашу шкуру. Мне больше подойдет прозвище Последняя Надежда.
— Или Облегчитель Карманов, — хмыкнул гном, намекая на взятую плату.
Я пожал плечами и оставил особняк, выдолбленный в скале, чтобы повстречаться с Трещоткой. Если кто-то и мог посоперничать с Гвенни по степени информированности — то только этот парень. Кроме того, после общения со сварливым гномом я отчаянно нуждался в человеческом обществе.
Трещотка знал все: начиная с расписания дилижансов и заканчивая тем, что сегодня подадут на обед нашему дражайшему монарху. При этом в отличие от Гвенни, обладал весьма ценным свойством — продавал информацию, но никогда не спрашивал, как ей воспользуются.
Найти его можно было только в одном месте — на базарной площади, где у него имелась сапожная будка. Да-да, Трещотка был сапожником, однако настоящие деньги ему приносило другое занятие. Для меня у него открыт практически неограниченный кредит — дело в том, что мы росли в одном приюте, и я частенько спасал его от кулаков более старших и жестоких воспитанников. Потом он вырос в высокого нескладного малого с головой, похожей на облетевший одуванчик, служившей вместилищем самых обширных сведений обо всем и вся.
Народу на базаре всегда полно. Сегодняшний день не стал исключением. Пришлось пристроиться в хвост длиннющей очереди, передвигавшейся со скоростью контуженной улитки, иначе попасть на территорию торговых рядов не представлялось возможным. Сзади напирали, пихались локтями и наступали на пятки, я поневоле делал то же самое. До будки Трещотки я добрался помятым, как постель новобрачных.
Краска на будке высохла и облупилась. Я испытал жгучее желание поковырять ногтем выступившие бугорки, но потом решил, что мастер Таг не одобрил бы траты высокооплачиваемого (из его кармана) времени на подобные пустяки.
Будка у Трещотки работала по принципу «входите, люди добрые». Я указательным пальцем отодвинул фанерный лист, заменявший дверь, и зашел внутрь.
Трещотка сидел на табуретке, положенной на бок и ковырял шилом в подошве огромного башмака. На мой взгляд, обувь таких размеров должна принадлежать ограм, никак не меньше.
— Привет Сухарь! Значит ты уже все, отстрелялся или, может, того… — в зубах сапожник держал иголку с ниткой, поэтому о смысле сказанной фразы можно было только догадываться, но я все понял как надо.
— Привет Трещотка. Интересно, почему все думают, что я дезертир? У меня настолько испуганный вид: бледное лицо, бегающие глазки и все такое?
Трещотка выплюнул иголку и предложил мне другой табурет.
— Извини, я привык к тому, что ко мне редко приходят люди, не имеющие неприятностей с законом.
— Неприятностей у меня полно, но закон тут не при чем.
— Я слышал насчет неприятностей, — кивнул Трещотка. — Твоя остроухая на крючок к ребятам Толстого Али подсела, скоро ее подсекут.
— У тебя устаревшие новости, — заметил я, пытаясь устроиться на треклятом табурете как можно удобнее. — В субботу мы с крючка снимемся, и, кстати, Лиринна — не остроухая, она эльфийка.
— Эльфийка так эльфийка. Я ведь не со зла. Интересно, у них, эльфов, для нас тоже какое-нибудь прозвище придумано?
— Вряд ли. Мы недостойны. Для некоторых из этой братии мы слишком мелки, чтобы они соизволили придумать нам прозвище.
— Я тоже так думаю, — глубокомысленно произнес Трещотка. Иногда его тянуло на философию. На губах у него появилась самодовольная улыбка:
— Тебя когда уволили?
— Сегодня. Ты еще не в курсе?
— Как видишь — нет. А ты, я вижу, не успел увольнение обмыть и уже носишься по городу с высунутым языком.
— Выпивка никуда не денется.
— Если только другие раньше не доберутся, — вскинул и опустил взгляд он.
Мы посмеялись. Трещотка мог быть компанейским парнем, когда хотел.
— Так зачем ты пожаловал? — отсмеявшись, спросил он.
— Мне нужна информация.
— Я понимаю, что не починка обуви.