Джинкс
Шрифт:
Они набрали хвороста и сложили посреди тропы большой костер. Джинкс снял башмаки и носки, сошел с тропы и зарылся пальцами в перегной.
– Что это ты делаешь? – удивилась Эльфвина.
С минуту Джинкс молчал, сосредоточенно вслушиваясь. До сих пор он не пытался сказать деревьям что-либо конкретное, да и не знал в точности, как это делается.
– Ты бы хоть носки обратно надел, – сказала Эльфвина. – А то ведь простудишься и умрешь.
– Я пытаюсь сказать деревьям, что наш костер не причинит им зла, что, уходя, мы его затушим, – ответил Джинкс. – А твоя
Эльфвина смолчала, а Джинкс закрыл глаза, изо всех сил стараясь думать, как дерево, видеть мир, как дерево, и говорить, как дерево. Он слышал, как ближайшие к нему корни шепчутся друг с другом. И вдруг глаза его изумленно распахнулись.
Тот страх, тот ужас, донимавший деревья – чем бы ни было то, чего боялся Урвальд, – оно больше не приближалось с запада. Оно пришло.
«Где оно? – лихорадочно думал, обращаясь к деревьям, Джинкс. – Что это?»
Он не знал, слышат ли его деревья, но ни о чем другом они не разговаривали. Страх, ужас, смерть. Жуткая тварь – она уже здесь.
– Ты можешь подойти к нам и поесть, хоть ты и грубиян, – окликнула его Эльфвина.
Есть Джинксу хотелось, и сильно. Он подошел к костру. Остановился, оглянулся на деревья. Без толку, ничего в темноте не видно.
«Пока мы остаемся на тропе, нам ничто не грозит», – думал он.
– Ну что, есть будешь? – спросил Ривен, протянув Джинксу ковригу хлеба.
– Буду, – сказал Джинкс. Он отломил от ковриги горбушку и принялся жевать, все еще озираясь по сторонам.
– Не хочешь ли тушеных яблок?
Эльфвина уже успела приготовить их в котелке, который достала из своего заплечного мешка. И теперь положила ложку варева на хлеб Джинкса.
– Спасибо, – сказал он, не желая, чтобы Эльфвина снова укорила его за грубость. Он-то как раз был вежлив. Зато она сама даже отдаленно не напоминала кроткую, хорошо воспитанную девочку, которую он себе навоображал.
– Деревья чего-то боятся, – сказал Джинкс. – Где-то рядом бродит чудовище, правда, непонятно какое.
– Откуда ты знаешь? – спросила Эльфвина.
Он рассказал ей, как деревья разговаривают корнями.
– Ты понимаешь язык деревьев? – удивилась девочка.
– Он что-то вроде волшебника, – пояснил Ривен.
– Чародей? – Ну хоть это произвело на нее какое-то впечатление.
– Я только учусь, – скромно ответил Джинкс. – Деревья вот уж неделю говорили о чем-то огромном и опасном, шедшем сюда с запада. Теперь оно пришло.
Эльфвина и Ривен тоже заозирались.
– На меня напал медвелак, – сказала Эльфвина. – Огромный и опасный. А потом прибежали волки.
– Думаешь, деревья стали бы их бояться? – прищурился Джинкс.
– Нет, – ответила Эльфвина.
– Я шел с запада на восток, – сказал Ривен. – И ничего такого не видел. Разве что пару волколаков. И, по-моему, один раз за деревьями эльф промелькнул.
– Нет, тут, видимо, что-то похуже, – сказал Джинкс. Передать на урвийском то, о чем говорили деревья, было трудно. Однако некоторые из них имели семь футов в поперечнике и около сотни в высоту [17] . Чтобы напугать их, требовалось что-то и вправду жуткое.
17
Деревья в Урвальде были поистине огромными: 2 м в поперечнике и 30 м в высоту.
И тут его поразила одна странность.
– Как получилось, что медвелак напал на тебя? Есть же Соглашение о Пути.
– Он сманил меня с тропы, – объяснила Эльфвина. – Посоветовал мне залезть на дерево – от волков. Сказал, что он дровосек, а зовут его Топтыган, что уже несколько дней идет за мной, что не оставит меня одну – и все уговаривал сойти с тропы.
Она опять огляделась:
– Интересно, что с ним случилось?
Эльфвина подобрала палку, подожгла ее от костра и направилась туда, где фурии недавно атаковали какую-то тварь.
– Не сходи с тропы! – рявкнул Джинкс.
Девочка обернулась:
– Ты всегда так с людьми разговариваешь?
И сошла с тропы. Джинкс пробормотал одно из любимых ругательств Симона – разве он не сказал ей, что опасность рядом? – и последовал за ней. Ривен тоже.
– Медвелак появился вот здесь, – указала Эльфвина. – Потом он, наверное, удрал.
Джинкс вглядывался в темноту, надеясь увидеть то, чего страшатся деревья. Он бросил короткий взгляд и на взрыхленную, политую кровью землю. И увидел большой топор. Джинкс поднял его. Едва он сжал ладонями топорище, как ему стало легче. Конечно, от напугавшего деревья чудовища топор не защитит, но он все-таки лучше, чем ничего.
– Вернемся на тропу, – сказал Джинкс.
– Может быть, нам стоит всю ночь нести дозор, – предложил Ривен. – Так поступают в сказаниях.
– Да, – согласился Джинкс. – Я буду первым.
Эльфвина и Ривен завернулись в одеяла и прилегли у костра. Джинкс сидел, держа перед собой топор. В костре потрескивали сучья. Запах дыма живо напоминал о доме, который он покинул лишь несколько часов назад, хоть ему и казалось уже, что случилось это давно. Если бы он был сейчас дома, то сидел бы, наверное, в мастерской Симона, забыв, как и чародей, о времени, о существовании дня и ночи… хотя нет, что это он? Симон же ранен. И все-таки дома он был бы в безопасности, а не сидел в темноте, выглядывая существо столь ужасное, что его боятся даже деревья.
«Сам-то я не боюсь», – сказал себе Джинкс.
Новые товарищи его, похожие в одеялах на коконы, судя по всему, спали. Голова Ривена покоилась на его мешке. Интересно, четыре четвертака, которые забрал у него Ривен, уже там? Джинкс осторожно и беззвучно поднес к мешку пальцы.
Ривен, не открывая глаз, выпростал из одеяльного кокона руку и стиснул запястье Джинкса. Потом отпустил. Намек понятен.
Джинкс подбросил в огонь еще несколько сучьев… а когда открыл, спохватившись, глаза, увидел, что они уже прогорели. Хорошего мало – он заснул на посту. Пора будить Эльфвину.