Джинкс

Блэквуд Сэйдж

– Значит, люди могут превращаться в троллей? – спросил Ривен.

– Не знаю. Никогда прежде о таком не слышал.

– И я не слышала, – сказала, нахмурившись, Эльфвина. – Я думала, что тролли появляются… ну, вы понимаете, рождаются маленькими троллями.

– Может быть, если ведешь себя как тролль, то им и становишься, – предположил Ривен. – Я не говорю, что твой отчим вел себя, как тролль…

– Именно так он себя и вел.

– А, ну ладно. Тогда понятно, – похоже, Ривен считал, что это все объясняет. – Я хочу сказать, для магии Урвальда такой фокус – пара пустяков, верно?

Теперь переглянулись Эльфвина и Джинкс. Они выросли в Урвальде и знали, что магия – дело сложное.

* * *

Приходилось признать, что они заблудились.

Со времени лесной схватки, в которой Джинкс отрубил своему отчиму руку, прошло три дня, и чувство тошнотворного отвращения уже начало отпускать его – иногда на несколько минут кряду.

И повторять «нам сюда» всякий раз, как им встречалась новая тропа и нужно было решать, по какой из двух идти, Джинкс перестал. Спутники его все еще предоставляли ему право выбора, однако Джинкс видел, как они обмениваются взглядами, говорящими: он заблудился.

Ну и что с того? Они ведь тоже заблудились.

Начался дождь.

Они упорно брели дальше. Все трое промокли, ноги в пропитанных водой башмаках замерзли, одежда липла к телу и пригибала их своей мокрой тяжестью к земле.

– Может, бросишь топор-то? – предложил уже в который раз Джинкс.

– Нет, он нам нужен! С этой штукой ты был великолепен, – ответил Ривен. Похоже, он обладал способностью оставаться жизнерадостным, несмотря ни на какую усталость, холод, неудачи. Джинкса это раздражало.

– Он не хочет говорить об этом, Ривен, – сказала Эльфвина.

– Да почему же? – удивился переходивший вброд лужу Ривен. – Он так лихо отрубил тому троллю лапу, что…

– Ты это уже говорил.

Джинкс старался изгнать воспоминание о схватке из памяти. Но все равно гадал, удалось ли Бергтольду выжить.

– Помнишь, что ты говорил о ветвях, которые я рубил, чтобы строить шалаши? Ты сказал, что лес начнет лишать людей рук и ног. Разве не забавно будет, если это правда?

– Это правда, и ничего забавного в ней нет, – ответил Джинкс.

– Тролли – не люди, – вставила Эльфвина.

– Вообще-то я думаю, что, может, они и люди, – сказал Джинкс. – Этот точно был моим отчимом. К тому же они соблюдают Соглашение о Пути…

– Этот не соблюдал, – возразил Ривен.

– Так то был не Путь, а Дорога троллей.

– Там что-то виднеется впереди, – сказала Эльфвина. – Похоже, прогалина.

Запах дыма плыл среди струй дождя, узкая тропинка уходила в сторону от главной. Путники свернули на нее. Им хотелось лишь одного: укрыться от дождя.

Прогалина оказалась маленькой, серой, исхлестанной ливнем. Струи пара поднимались, закручиваясь в спирали, над совсем недавно перекопанной землей, быстро раскисавшей в грязь. Из нее торчали брошенные в самом начале дождя лопаты.

Жилища людей – треугольные, сооруженные из веток и тростника хижины – чернели под дождем. Джинкс, расплескивая ногами воду, подошел к двери одной из них и постучал. Ривен с Эльфвиной встали за его спиной.

– Кто там? – послышалось за дверью.

– Промокшие странники в поисках приюта, – ответил Джинкс.

– Ишь ты, поди ж ты! – дверь распахнулась. – «В поисках приюта», вона как? У нас туточки попросту говорят – «где посуше». Ну, входите.

Джинкс пригнулся, хоть притолока была не такой уж и низкой. Какие-то неуловимые особенности хижины внушали ему чувство, что он слишком велик для нее. Он услышал, как Ривен с Эльфвиной прошли в дверь следом за ним.

– Топор можешь к стенке поставить, у нас рубить нечего, – сказала женщина.

Джинкс уставился на нее. Лиц он не забывал никогда.

– Коли хотите, так садитесь, – предложила женщина. – А то, пока вы стоите, тут повернуться негде.

Кроме нее в хижине обнаружились девочка лет трех и лежавший на топчане в углу мужчина.

Джинкс и Эльфвина присели у очага, скрестив ноги, чтобы занимать поменьше места. Капли дождя залетали в дымоход и шипели, попадая в огонь; задувавший в трубу ветер наполнял хижину клубами едкого дыма.

Ривен протянул к девочке руки, улыбнулся:

– Здравствуй, принцесса.

Девочка отбежала и спряталась за материнскую спину, но тут же высунула голову и с подозрением уставилась на Ривена.

Джинкс перевел взгляд с женщины на лежавшего мужчину – и решил идти напролом:

– Ты не узнаешь меня, верно?

– Да с чего бы? Я с богачами отродясь не водилась.

И она перегнулась над его головой, чтобы помешать черпаком варево в висевшем над огнем котле.

– Ты моя мачеха, – сказал Джинкс.

Она уронила черпак в котел.

– Чушь! – и женщина, отбросив упавшие на лицо волосы, уставилась на Джинкса.

Тот ответил ей прямым взглядом.

– Ну, и как мне его теперь доставать?

Она протянула руку к каминным щипцам.

Чем объяснялся следующий его поступок, Джинкс не знал и сам, – возможно, ему не хотелось хлебать суп, в котором побывали покрытые пеплом щипцы; возможно – и более вероятно – хотелось заставить мачеху хоть как-то отреагировать на него. Сказанное им только что нисколько ее не заинтересовало.