Шрифт:
Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. На узкой полоске пустынного пляжа стояла тоненькая девушка и кормила булочкой чаек. Альберт Энштейн в творческом озарении разрывал на груди старенький свитер, сразу обнаруживая под ним голое тело с вытатуированной формулой.
– Интересно, очень интересно...
– пробормотал Щеглов, не сдержав-таки вздоха: после полуторачасового хождения по огромному дому художника он уже просто не знал, что еще сказать.
– Н-да?..
– скептически отозвался Шенгелия, пыхнул трубочкой и тут же скривился.
Щеглов не интересовался живописью, но не отказываться же от частного
– Вы знаете, я ведь первый раз вижу подобного рода... Творчество, и, наверное, не вполне еще могу оценить. Но впечатление очень, очень сильное!
– Нравится, да?
Щеглов едва не матюкнулся: да сколько ж можно восхищаться, чтоб до тебя дошло? Цветочков не припас, уж прости! Нет, надо откланиваться, по дороге пивка, и к Ленке с докладом.
– Ты вот что... Пойдем вина попьем. Ты писатель, я художник, нам всегда есть про что поговорить, ага?
– Шенгелия схватил гостя за локоть и уверенно потащил из комнаты.
– А картины... Я тебе потом подарю одну. Или две, хочешь?
– Эдуард Николаевич...
– скромно улыбнулся Щеглов, охотно шагая в сторону вина.
– Ну что вы! Это же какие деньги!
– Э! Деньги! Есть такие люди - я сам заплачу, чтобы у них в доме мои картины висели!
– художник и писатель оказались в увитом диким виноградом маленьком внутреннем дворике.
– Здесь садись, фрукты кушай, вино пей, только сам наливай! Прости, я сейчас!
Хозяин проворно убежал куда-тов комнаты, мелькнув в полумраке белым пиджаком. Щеглов наполнил из кувшина высокий стакан и с облегчением вытянул затекшие ноги. Вино оказалось вполне ничего себе, даром что род компота, а неожиданно сочная груша сразу же оставила следы на рубашке. Писатель подумал, что от пива можно будет отказаться... Даже нужно, все-таки обещал завтра прислать статью, ну разве только с собой пару бутылок, чтобы перед сном... Ветер шуршал зеленью, солнечные лучики как живые бегали по плиткам пола, где-то неподалеку закричали чайки. Неужели подарит? Вот Ленка обалдеет! И продать всегда можно. Нет, не всегда, выйдет парень из моды - хрен продашь... Хотя, смотря за какие деньги, с другой стороны...
– Вот!
– Шенгелия хлопнул на столик груду мятых листов.
– Вот, дорогой, что я хотел тебе показать!
– Ммм...
– Щеглов залпом выхлестал вино и опять потянулся к кувшину.
Не все так просто, искусство требует жертв... Никогда не знаешь, где нарвешься на графомана. На той неделе через жену в дом пробралась учительница литературы со стишками о травинках, теперь вот этому суперживописцу неймется. Что ж, по крайней мере здесь пообещали расплатиться...
– Сразу хочу сказать, - Шенгелия нацепил на нос внушительные очки и теперь походил на худощавого филина, - я за перо взялся не ради славы, не ради денег. Мне хватает, поверь! Один исторический вопрос меня заинтересовал... Пятьдесят лет назад мы позволили украсть у себя победу, мы продали ее, политиканы наши продали, а писатели молчат! Ты понял, о чем я?
Щеглов понял и снова потянулся к кувшину, заодно переставив его поближе. Третья война Ближнего Круга, в которой Илирия, уничтожив половину военного потенциала Ливлэнда, согласилась на вполне подозрительный мир. Чем же мог увлечься такой человек, как Шенгелия? Конечно, осада Нью-Хаарлема. Или удивит?.. Не удивил.
– Да! Танталово масло! Когда нас принялись пугать уничтожением Вселенной, мы спасовали и с тех пор живем с оглядкой на этих ублюдков! Воспользовавшись разработками наших же ученых, ливлэндцы нашли предсказанные Лукиным сплавы именно там, где они и должны были находиться, на Нью-Хаарлеме! Ты читал Лукина?
– Нет, - писатель закурил и даже позволил себе улыбнуться.
– Но некоторые мои знакомые относятся к Лукину как... Как к не совсем обычному человеку.
– Лукин - гений!
– Шенгелия обиженно насупился.
– Это тебе правительство лапшу на уши кладет, потому что вовремя его не послушало! Э! Танталово масло есть! Ты же сам писал про эти... Ну... Нуль-шишиги!
– Да это не то!
– Щеглова даже скрутило от возмущения.
– И я всего-то в одной книге, давно, еще когда фантастику писал!
– Ладно!
– взмахнул рукой хозяин, как бы прощая собеседнику малодушие.
– Ладно! Но Танталово масло было получено! И его вез крейсер "Салливан", прорвавший блокаду, они половину своих сил положили на то, чтобы "Салливан" вырвался! Просто так?
– Ну... Говорят, там были их архивы... Или что-то связанное с чужими... Много есть вариантов, - осторожно заметил писатель, уже поспорив сам с собой на сотню, что имеет дело с некой "альтернативкой".
– Крейсер-то потерялся, никуда не прилетел.
– Чушь! Много есть вариантов обманывать народ, а правда одна! Мы упустили победу, потому что испугались Танталова масла! Громов, зажавший их на Нью-Хаарлеме, не испугался бы, и они знали Громова, поэтому им нужно было вытащить оттуда этот груз!
– Щеглов послушно молчал и художник-патриот позволил себе продолжить потише.
– Запал ко Вселенной, кнопка, которая свернет этот мир обратно в ничто, существует - это доказано теоретически Лукиным, и яснее ясного видно из результатов той войны. Сделанного не воротишь... Я, собственно, решился вспомнить о таком человеке, как майор Борзыгин. Не слышал о нем, да? А ведь майор с эскадроном торпедных катеров патрулировал тот самый район, где прошел "Салливан".
– Ну и что?
– выпитое вино помогло Щеглову вмешаться.
– Эскадрон - это девять катеров, да? И что он мог сделать с крейсером?
– С каким крейсером!!
– снова возопил Шенгелия.
– Вот, послушай, я тебе немного почитаю - просто чтобы ты понял, да?
Гость еще глубже вжался в плетеное кресло и приготовился к худшему. Нуль-шишиги вспомнил, начитанный какой... И когда только успевает картинки свои сотнями малевать? Еще движущиеся. Передвижник-самодвижник. Хренов. Ну, что же майор Борзыгин будет делать с ливлэндским крейсером? Чахлый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. "Дважды Герой Объединенных Графств Ливлэнда адмирал Джордж Салливан" получил столько повреждений, что иной линкор уже развалился бы на куски. Вот как завернул, видно мастера цвета! Бесконечная вибрация корпуса не давала до предела уставшим людям ни минуты покоя. Бледными тенями сновали они по палубам корабля в неровном свете аварийного освещения, под то и дело взревывающие сигналы о разгерметизации. Потеряв четыре пятых хода, соблюдая строжайшее молчание на всех частотах, крейсер пятнадцать дней шел на соединение с Хайтаунской группировкой. Оставалось не так много, но на шестнадцатые сутки в рубке раздался голос Эндрю Хамильтона: