Джинн в плену Эхнатона
Шрифт:
«Интересно что?» — размышляли Джон и Филиппа, каждый про себя.
Наконец машина остановилась на тихой пыльной улочке, и Нимрод открыл перед близнецами дверь в маленькую парфюмерную лавку, что ютилась между конюшней и базаром с овощами и фруктами. Им показалось, что это странное место для торговли парфюмерией. И непонятно, что Нимроду тут понадобилось. Загадка разрешилась, когда близнецы увидели внутри, под стеклом, несколько древних стеклянных сосудов и римских масляных ламп. Из-за прилавка вышел человек в длинной и просторной белой рубахе, поклонился гостям и почтительно поцеловал руку Нимрода, который заговорил с ним сначала по-французски, потом они перешли на арабский, а уж потом Нимрод повернулся к детям:
— Знакомьтесь, это Хвамай. Хвамай, это моя племянница Филиппа. А это мой племянник Джон.
Хвамай поклонился еще раз.
— Вы оказали мне большая честь. Вы привели здесь своих молодых родственников, — сказал он Нимроду.
Нимрод похлопал его по плечу.
— Какая ж это честь, старина? Скажи-ка, Хвамай, а сын твой, Торагх, дома? Я бы хотел взять у него внаем трех белых верблюдов.
— Прошу вас немного ждать, — сказал хозяин и провел гостей в маленькое помещение с зеркальными стенами и разбросанными по полу подушками. — Здесь. Я сказать сыну.
Он снова поклонился и вышел, оставив гостей одних.
— Хвамай — великий парфюмер, — объяснил Нимрод. — Один из величайших на свете. Сначала у нас на повестке дня верблюды, а когда вернемся, я попрошу его показать вам несколько ароматов. Возможно, вдохнув эти запахи, вы поймете, как Далила смогла очаровать Самсона, царица Савская — царя Соломона, а Клеопатра — Марка Антония.
— Без меня, — отрезал Джон. — Я душиться не собираюсь. Я не девчонка.
Нимрод понимающе улыбнулся:
— Не горячись. Поживем — увидим.
Тут в дверях возник Хвамай и снова поклонился. Нимрод встал:
— Наши верблюды готовы.
Дети проследовали за Нимродом через благоухающий магазин во внутренний дворик, где стояли, привязанные к столбу, три белых верблюда. Вернее, они как раз опустились на колени, поскольку на них в это время усаживались три туриста-американца — двое дядек и тетка, увешанные видеокамерами, фотоаппаратами и флягами с водой. Из всех карманов у них торчали путеводители. Словосочетание «крупный человек» подходило каждому из них как нельзя лучше, но не описывало вполне, поскольку габариты этих людей явно вылезали за любые, даже очень широкие рамки. Каждый из них выглядел точь-в-точь как гора плюшек — одна на другой, одна на другой…
— Верблюд — лучший транспорт для путешествия по пустыне, — объявил Нимрод. — Во-первых, расстояния тут немалые, пешком далековато. Во-вторых, это лучший способ избавиться от приставучих местных жителей, которые постоянно пытаются тебе что-то всучить.
Молодой усатый человек с хлыстом в руках подлетел к Нимроду и поклонился, сияя улыбкой.
— Это Торагх, — пояснил племянникам Нимрод и заговорил с юношей по-арабски. Через пару минут переговоры закончились. Нимрод вручил Торагху несколько засаленных банкнот и повернулся к детям:
— Все улажено. Эти три верблюда — наши. Берем на сколько понадобится.
В это самое время верблюды, издавая утробные звуки, поднялись на ноги и подняли на изрядную высоту своих седоков, заверещавших от восторга и ужаса.
— Но эти верблюды заняты, — возразил Джон. — Смотри.
Американцы вовсю щелкали аппаратами, фотографируя друг друга.
— Нет же, — сказал Нимрод. — Ты не понял. Мы не поедем верхом на верблюдах. Это малоинтересно и, по мне, страшно неудобно, потому что все время мешает горб. Мы сами превратимся в верблюдов. Это же гораздо веселее, верно?
— Что? — возмутилась Филиппа. — Но я совершенно не хочу быть верблюдом. Они такие… грязные. — Охватившее ее отвращение нарастало с каждой минутой, особенно когда один из верблюдов пустил на землю горячую желтую струю.
— Ерунда, — сказал Нимрод — Замечательные животные. Лучшие в Каире. И что еще важнее, это животное имеет для нашего клана особое значение. Джинн клана Марид превращаются в верблюдов уже многие тысячи лет. Это очень полезная практика для юных джинн.
— Но как это сделать? — без особой охоты спросил Джон. Идея превратиться в верблюда прельщала его ничуть не больше, чем его сестру. — И какая нам от этого польза? Мы же живем в Нью-Йорке. Там имеет смысл превращаться в собаку, кошку, в крайнем случае — в лошадь. Но не в верблюда.
— Тем более в писающего, — добавила Филиппа, зажав нос. — У него там что, цистерна?
— Я не собираюсь тратить время на споры, — сухо сказал Нимрод. — Они вот-вот отъедут. Слушайте меня внимательно. Я был верблюдом, ваша мама была верблюдом, и даже вашей бабушке случалось быть верблюдом. Это же не навсегда, а всего на пару часов.
Но Филиппа уже решительно направилась обратно в парфюмерную лавку.
— Ни за что! — твердо сказала она вскинувшему руки Нимроду, решив, что он пытается ее остановить. — Я не стану превращаться в вонючего верблюда.
— Я тоже, — сказал Джон, но вместо слов у него вырвалась громкая верблюжья отрыжка. А на спине уже появился горб.
В ответ Филиппа издала точно такой же звук, потому что она тоже была теперь верблюдом. Точнее, верблюдицей.
Не разговаривай вслух, просто думай, — услышала она голос Нимрода, но не наяву, а где-то в мыслях, внутри. — Если ты попытаешься говорить по-человечески, опять получится верблюжий рев.
Тут Джон снова рыгнул несколько раз, да и Филиппа не удержалась, хотя она точно знала, что никогда, никогда прежде она не издавала столь ужасных звуков.
Какая мерзость, — подумала она, но вслух не произнесла.
Так, уже лучше, — ответил Нимрод.
Я слышу твои мысли, — заметила Филиппа.
Конечно мои. Не верблюжьи же.
Торагх потянул за повод первого верблюда, которым стал Нимрод, и он двинулся вперед. У Джона и Филиппы, привязанных к его седлу веревкой, выбора не было, и они потрусили следом. Совсем скоро они свернули за угол, и наконец увидели пирамиды.