Джинны напрокат
Шрифт:
— Салон «Хоттабыч», — прочел Витюня вывеску и, хмыкнув, тронул Дашу за плечо. — Нет, ты глянь, чего пишут: «Джинны напрокат». Ну, артисты!
Он мотнул головой и пошагал было дальше по тротуару, но Даша притормозила своего новобрачного.
— Заглянем, — кивнула она на дверь.
— Поверила? — изумился Витюня. — Чихня же! — По направляемый твердой Дашиной дланью, послушно потянул на себя дверь, откуда донесся истошный женский визг.
Усатенький парень за барьерчиком посмотрел
— Нам бы джинна, — сказала Даша.
— Выбирайте, — парень убавил визг и широким жестом показал на стеллажи вдоль стен, уставленные плотно закупоренными керамическими сосудами самых разных форм и размеров — от небольших кувшинчиков до целых амфор высотой в полчеловека.
— Это что, ваша гончарня выпускает? — дурашливо поинтересовался Витюня.
— Газеты надо читать, — назидательно сказал усатенький. — В Исбагании при раскопках обнаружено массовое захоронение джиннов. Вернее, массовое сохранилище. И исбаганцы поставляют их в счет погашения долга за танки и сгущенку. А нам доверили прокат… Ну что, выбрали?
— А какого посоветуете? — спросила Даша.
— Смотря какие желания. Большие — большого, маленькие — маленького.
— Большие-пребольшие, — сказала Даша и глазами показала Витюне на самую рослую амфору.
Но Витюня, как ни пыхтел, не смог ее сдвинуть с места. И, перебрав еще с дюжину сосудов разной вместимости, молодые остановили свой выбор на средних размеров кувшине, увесистом, но все же подъемном.
— Ну и как, исполняются желания? — спросил Витюня, вручая плату за прокат, которая оказалась вполне божеской.
— Это уж как повезет, — туманно ответил усатенький парень и снова уставился на экран, где блондинка продолжала вопить, а вампиры тем временем затеяли разборку и никак не могли договориться об очередности питания.
Все это было в субботу, а в воскресенье первым утренним автобусом молодожены доехали до лесопарка и зашагали по дорожке между чахлыми соснами. На поляне Витюня снял рюкзак, но Даша водрузила его обратно, сказав, что надо найти местечко поукромней. И через полчаса они ею нашли — маленькую прогалину, со всех сторон занавешенную кудряшками молодых березок. Кислороду здесь было навалом, хотя слегка и наносило какой-то дрянью от коксохима.
— Значит, сначала «тойоту», — подал голос Витюня, вынимая из рюкзака заветный кувшин, в содержимое которого он, если честно, еще не очень верил.
— Куда же ты ее ставить будешь? — Даша полистала тетрадку с желаниями и рассудительно заключила: — Нет уж, сначала коттедж с гаражом… Ну, приготовились!
Она махнула рукой — и Витюня вытащил пробку. Раздался хлопок, и из горлышка, как из дула, выстрелило каким-то темным сгустком. Повиснув над верхушками деревьев, он растекся густым черным дымом, и молодожены моргнуть не успели, как перед ними воздвиглись две огромные ноги. Облаченное в зеленый халат туловище венчала бородатая голова в белом тюрбане. Какое-то мгновение
— Слу… — тут его нос скривился, он поперхнулся и стал оглушительно кашлять и чихать, так что деревья заколыхались. Прочихавшись, джинн попытался вздохнуть, но в ужасе зажал нос и… растаял в клубах черное го дыма. А дым вмиг съежился, ужался и прежним сгустком нырнул с высоты обратно в кувшин. И тут же пробка, выскользнув из Вигюниных рук, плотно впечаталась в горлышко.
— Ни хрена себе… — пробормотал Витюня. — Дефективного какого-то подсунули. Пойти обменять пока не поздно.
— Не, тут другое… — Даша помотала головой и, втянув курносым носиком лесопарковый воздух, несущий в себе знакомые городские дуновения, утвердилась в своей догадке: — Экология ему наша не ндра — вот что! — Еще немножко подумала и вынесла резолюцию: — Топаем дальше в лес, где воздух чище.
Но дальше было то же самое. И через три километра, и еще через пять. Глотнув окружающей среды, джинн кашлял, чихал, моргал слезящимися глазами — и спешил улизнуть в свою кувшинную норку. Это уже начинало раздражать. Кругом зеленел настоящий густой лес, и ни Даша, ни Витюня, как ни принюхивались, вроде, не улавливали больше никаких гадостных примесей, — а этот неженка продолжал привередничать.
— Да уж… — качала головой Даша, шагая за мужем по тропинке. — Это какой же у них там был воздух во времена Алладина и его лампы…
И все-таки сдвиг наметился. Когда под вечер, уже порядком удалившись от города, молодожены в очередной раз открыли кувшин, джинн продержался в атмосфере чуть дольше прежнего. И даже успел произнеси одним звуком больше — уже не «Слу…», а «Слуш…» Какой-никакой, а прогресс. И значит, курс прежний, а лесную глубь!
В общем, домой Даша с Витюней не вернулись, благо оба были в отпуске. Они заночевали в стогу, по молчаливому согласию приостановив с этого момента свой медовый месяц. Заниматься любовью в присутствии постороннего, да еще тем более иностранца, — пусть даже и надежно закупоренного в своей таре, — было как-то не по себе, а выпускать заветный сосуд из рук они не решались. Так и заснули, целомудренно положив между собой кувшин и крепко обняв его каждый со своей стороны. Наверно, об этом и шептались удивленно до утра столпившиеся вокруг покоса старые сосны. На своем веку они навидались всякого, но такую стойкость и выдержку, похоже, видели впервые.
Утром молодожены двинулись дальше. Они шли я шли, держась на северо-восток, и места вокруг становились все глуше и гаежней. Но привереда-джинн словно не замечал этого. Только на третий день он соизволил выдать еще один звук — «а». И лишь спустя еще двое суток его «Слуша» превратилось наконец в отчетливое «Слушаю», произнесенное с сильным ближневосточным акцентом. Но это была только первая половина магического рапорта. «Слушаю и повинуюсь» — лишь после этих слов джинна можно было отдавать ему приказания…