Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)
Шрифт:
Игнис в последний раз посмотрел вниз, и на мгновение его пробрал озноб.
Все воины Рубрики глядели прямо на них.
Магистр Разрухи отвел взгляд и протолкнул разум наружу. Он и Гаумата полетели к ждущим аурам присутствия рубрикантов.
+Если ты веришь, что внутри них что-то живо, брат, то не спрашивал ли ты себя, желают ли они нам успеха? — спросил Игнис, и иссохшая аура присутствия мертвецов коснулась его разума. — Спрашивал ли ты себя, хотят ли они вернуться?+
Гаумата не ответил, и мгновение спустя оба колдуна снова начали произносить имена, и тьму озарила паутина
«…их’хал’хрек», — мысленно напел Ктесий. Рот наполнился желчью и вкусом испорченного мяса, и камень трона холодом коснулся его кожи. Он закашлялся, и ему пришлось постараться, чтобы не утереть губы. Пальцы непроизвольно дернулись. Рука начала двигаться сама по себе, она ползла по груди к его лицу, словно паук.
Резким усилием воли он остановил ее.
Он удерживали мысли в неподвижности три секунды. Следовало быть осторожным. Движущаяся рука могла показаться сущим пустяком, но он прожил девять веков лишь благодаря тому, что знал — небольшие ошибки были семенами погибели.
Если бы он сейчас утер рот, то мог бы сделать это в следующий раз, когда у него возникло бы схожее ощущение. Затем это могло войти в привычку. Каждый раз, когда он думал бы о поедании мяса, то вытирал бы губы. Спустя некоторое время привычка могла измениться, могла превратиться в необходимость заменить запах благовонием. Потребность перебивать смрад гниения сладковатым дымом стала бы навязчивым желанием, а затем одержимостью настолько сильной и настолько глубоко засевшей в подсознании, что определенный запах и привкус могли заставить его сжигать все, к чему он бы ни притронулся.
Такова сила варпа. Неважно, сколь незначительна связь или насколько крошечно начало, — демон был способен использовать твой собственный разум, чтобы уничтожить тебя. Для этого могло потребоваться тысячелетие, но легионы варпа обладали терпением вечности.
Ктесий почувствовал, как его тело успокоилось, сердца забились медленнее, а привкус с языка исчез. Очень осторожно он сместил концентрацию на другой участок разума и коснулся хранящегося внутри воспоминания.
«…вел’рек’хул’скб’тх’рх…»
Его сознание заполнил образ головы с потрескавшейся кожей, сквозь которую сочился жир. Ктесий увидел сломанные рога, наполненные гноем и кровью глаза и рот, широко разверзшийся над блестящим горловым мешком. Он избавился от видения и унял ползущие по спине мурашки.
Колдун снова выдохнул и открыл глаза. Серебряные знаки, выложенные на полу вокруг кресла, до сих пор мерцали зелено-синим призрачным светом. Свечи, которые он расположил на каждой из ключевых точек узора, растопились до последних дюймов сала.
Он стал ждать, когда снова сможет двигаться. После подобной практики ему неизменно приходилось платить ожиданием. Нежелательные ошибки или воздействие на физический мир могли проявиться не сразу. Терпение в этом, как и во всем прочем, вознаграждалось тем, что ты продолжал жить.
Ктесий смотрел, как пламя слизывает расплавленный воск. Субстанция каждой из них была плотью мертвых трэллов. Люди-псайкеры служили после смерти так же, как и при жизни — в качестве топлива, хотя и совсем другого рода.
— Довольно, — выдохнул он, и почувствовал, как в груди завибрировал воздух. — Довольно… пока.
Девять часов. Он просидел в каменном кресле внутри кругов из свечей девять часов. Ктесий не сомневался, что Игнис выразил бы свое неудовольствие тем фактом, что он не сумел предсказать продолжительность медитации с точностью до секунды.
Это была скорее медитация, нежели ритуал, ибо его целью было не призывать кого-то в бытие или создать в варпе некий эффект. Цель была совершенно противоположной. В течение девяти часов Ктесий шерстил воспоминания, касаясь и проверяя каждый изолированный отсек своего разума. Каждая ячейка содержала фрагмент слова или, в некоторых случаях, единственный звук либо только его составляющие. Каждый фрагмент отделяли стены ментальной силы. Сплетенные вместе, звуки создадут имя: истинное имя демона.
Даже часть подобного имени психике смертного могла нанести непоправимые повреждения. Даже непроизнесенное, оно разлагало материю, что его содержала. Если записать его в книге, бумага сгорит и обратится в живую кричащую плоть. Если отлить в металле, он проржавеет, расплавится, примет форму и скроется в тенях. Если выгравировать на кубке, стекло разобьется, и его кусочки станут облаками острых осколков, жаждущих крови. Произнести подобное имя, воспользовавшись им для призыва, сковывания или освобождения демона, означало сотворить нечто ужасное и экстраординарное. Ктесий занимался именно этим. Его разум хранил тысячи истинных имен демонов — от жалких созданий до высших демонов из недосягаемых кругов Разрухи. Сама его душа служила гримуаром, а разум был рукой, что переворачивала страницы.
— Иди, — сказал Ктесий себе и ощутил, как слова сухостью отдаются у него во рту. Он облизнул губы, моргнул и втянул воздух. — Иди. Сила в разуме, а не в теле, поэтому вставай, грязный кусок дерьма.
Слова чуть не заставили его рассмеяться, но вместо этого он закашлялся, густая жидкость поднялась из горла.
Колдун встал, мантия, скрывавшая нижнюю часть его тела, прилипла к коже, пропитавшись свежим потом. Он закрыл глаза в последний раз. К краям его мыслей цеплялись крошечные призрачные образы демонических фрагментов, к которым он прикасался. Их следовало вычистить, пока он не покинул границы свечного света.
Он приготовил свою волю, но вдруг замер, в мысли внезапно закралось дикое веселье. Ктесий почувствовал, как дернулись уголки губ. Это будет бессмысленно — акт бравады, который, кроме него самого, никто больше не увидит. И подобные вещи не отличались безопасностью.
Колдун ухмыльнулся и хлопнул в ладоши, а затем поднял их над головой. Его воля хлынула наружу, унося с собой остаточные явления медитации.
Воздух наполнился галактикой образов. Он увидел скалящиеся пасти трехглавой гончей, огромную бычью голову с глазами ночи, двухмерное переплетение медных зубов и расплавленных глаз, копошащуюся массу рук и ртов, обрубок тела из внутренностей и изжеванного жира. Они все текли и текли, огромный сферический взрыв кошмара. Ктесий наблюдал, как, пролетев мимо, бесчисленные образы истончаются, достигая края свечного света.