Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)
Шрифт:
Ребенок отвернулся, взял сухую ветку из кучи рядом с собой и бросил ее в костер.
— Как зовут того врага, которого ты хочешь найти? — спросил он, когда ветка почернела и занялась.
— Магнус, — сказала Иобель и посмотрела ему в глаза. — Его зовут Магнус.
Мальчик покачал головой.
— Кто он? Как выглядит?
— Старик в старом красном плаще. У него все лицо в шрамах и единственный синий глаз. — На лице ребенка не промелькнуло и тени узнавания. — Но, думаю, он может выглядеть как что или кто угодно.
— Джинн? — с улыбкой сказал мальчик. —
Ребенок немного выпрямился, вынося свой вердикт, словно ученик, с гордостью демонстрирующий выученный урок, хоть и не до конца усвоенный. Иобель едва сумела сдержать смех.
— Может, ты и прав, — произнесла она. — Может, мы оба правы. — Она глубоко вдохнула сладковатый дым. — От кого ты бежишь? — осторожно спросила инквизитор. Мальчик не сводил глаз с огня. — Похоже, ты очень умный, раз прячешься от шакалов у костра.
— Я не прячусь, — отрезал он, но затем вздохнул так, будто в нем сидела куда более старая душа. — Я сделал кое-что, чего делать не следовало. Кое-что натворил, поэтому не хочу возвращаться.
— Что ты сделал?
— Ничего плохого. Но они узнают. Они придут и заберут меня. Я чувствую это.
Селандра снова услышала шакалий вой, а затем ответ, чуть дальше, но на этот раз не стала оборачиваться.
— Кто они?
— Мой брат, — объяснил мальчик, качая головой. — Люди, которых послал мой брат.
По спине Иобель пробежал холодок. Она сделала медленный вдох.
— Твой брат?
— Да.
Инквизитор постаралась не выдать обуявших ее чувств. Все, что она могла, это смотреть в лицо мальчика, чьи глаза теперь казались черными в свете костра, на простую юность и человечность в его чертах. И смутное сходство стало узнаванием.
Мальчик заговорил снова, не сводя глаз с костра. Пламя пульсировало и струилось на ветру. Вот только ветра не было.
— Я не могу вернуться. Это не мое время. Пока нет. — Он взглянул на нее, и на миг ей показалось, будто она заметила яркий синий блеск в его радужках.
— Как тебя зовут? — спросила она.
У нее за спиной раздалось рычание. Шеи коснулось влажное, воняющее гнилым мясом дыхание. Иобель обернулась и, потянувшись за горящей веткой, начала вставать.
Из тьмы на нее смотрела стена глаз. Пламя высветило клыки и языки под дисками отраженного света. Рука Иобель сомкнулась… ни на чем. Костер исчез. Но глаза шакалов все еще светились, холодные и яркие, словно монеты в лунном свете.
Мальчик встал позади нее и плавным движением поднял руку к ближайшему шакалу. Судя по размерам, существо было вожаком стаи. На покрытой мехом голове блестела кровь. Мальчик провел рукой по шее зверя, и тот шумно выдохнул сквозь сжатые челюсти. Ребенок повернулся к ней, и теперь его глаза были такими же, как у шакалов у него за спиной.
— Я не видел джинна, которого ты ищешь, Селандра Иобель, — с холодным торжеством произнес мальчишка. — Но это — царство секретов и тех, кто их прячет.
— Это ты, Ариман? — спросила она. — Это воспоминание о тебе самом до того, как тебя забрали в легион. Воспоминание, сокрытое на границе твоего «я».
Мальчик впервые улыбнулся, и Иобель увидела, что его зубы — черные гнилые пеньки за кругом изорванных губ. Тени, скопившиеся в морщинах на лице, стали трещинами на пергаментной коже.
— Я — не мой брат, — сказал он. — Я мертв так же, как и ты. — Шакалы рядом с ним не моргая смотрели на Иобель. Тьма сгущалась. — Но это царство давно минувшего прошлого, и здесь я свободен.
На нее опустился холод, режа и выкручивая.
— Свободен? — выдавила инквизитор.
Мальчик покачал головой, словно устав от болтовни.
— Ты — плохой человек, Иобель, и вряд ли честный, но спасибо за то, что посидела со мной у костра. Возможно, ты никогда не достигнешь конца своего путешествия, а если все же достигнешь, то можешь пожалеть об этом. — Она моргнула, а затем были только чернота и мороз, а голос мальчика, казалось, доносится откуда-то высоко сверху. — Иди к началу всего. Вот к чему все приводит в конечном итоге.
А затем ее подхватила тьма, и больше она ничего не слышала.
Иобель очнулась под полуденным солнцем, уткнувшись лицом в песок. Ветер уже успел разогреть ее тело. Она не уснула, просто на мгновение перестала существовать. От костра не осталось ни следа, как и от отпечатков ног, за исключением ее собственных, почти заметенных ветром.
Она закуталась плотнее и начала взбираться на склон очередного бархана. На горизонте мерцали города из стекла. Инквизитор продолжила путь, задаваясь вопросом, наступит ли снова ночь.
Перевертыш ждал. Терпение было частью его натуры, как и нетерпимость к порядку. Оба качества помогали развлекать Великого и Непостижимого Изменяющего Все, но именно терпение делало его шутки возможными. И задание, которое ему поручили, было одним из величайших и интереснейших. Для выполнения потребуется изощренность, немало изощренности, и наиболее окольные пути между точкой, где он сейчас находился, и той, где ему предстояло оказаться.
Поэтому он лежал в лакуне между двумя событиями: тем, что уже произошло, и тем, что вот-вот случится.
Он наблюдал. Перевертыш видел, как детали из прошлого ввинчиваются в настоящее и закручиваются в будущее. Он не пытался выяснить, куда приведут эти вращающиеся загадки причины и следствия. Он не мог этого разглядеть, да его это и не заботило. Были другие, что безустанно следили за подобными вещами, и как их природой было предсказание и придание формы, так природа Перевертыша состояла в сбивании с толку, запутывании, порче. Такова была бесконечная прихоть и жестокость его повелителя.
Он наблюдал за тем, как мальчик растет на планете, которая однажды погибнет. Мальчик стал существом превыше человека и открыл внутри себя силы. Горечь и ошибки привели мальчика, который стал теперь воином, к разрухе. Круговорот жестокости и гордости был приятным — или был бы приятным, если бы Перевертыш мог чувствовать.