Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 12
Шрифт:
Вентнор покачал головой: ему нужно было немедленно разобраться в массе новых впечатлений.
— Благодарю вас! Я очень спешу. Значит, мистер Скривен может… Пустая формальность, понимаете? До свидания. До свидания, мисс Ларн. Я убежден, что платье очень пойдет к вам.
Девушка как-то пристально посмотрела на Вентнора, а ее мать крепко пожала ему руку; он попятился к выходу, и, едва вышел за дверь, как одновременно раздались два восклицания:
— Какой симпатичный этот адвокат!
— Какой ужасный человек!
В экипаже он снова потер руки. Итак, она незнакома со старым Пиллином! Это было видно по ее лицу, не только по тому, что она сказала. Но она хочет познакомиться с ним или хотя бы разузнать о нем побольше. Намерена подцепить Боба для своей девчушки — это ясно, как божий день! Гм, юный друг весьма удивится, когда узнает о его визите. Пусть себе знает! Самые разные чувства охватили Вентнора. Теперь он отчетливо видел все обстоятельства сделки и не мог не отдать должное хитрости старого Хейторпа. Как ловко он обошел закон! Никто не может запретить человеку переписать какую-то сумму на имя женщины, которую он в жизни не видел, так что под дарственную Пиллина не подкопаешься. А вот под старого Хейторпа подкопаться можно. Но чистая, однако, работа — почти не придерешься! А какая восхитительная женщина! Просто удивительно! Вентнор даже пожалел, что дарственная оформлена по всем правилам — если бы она была под угрозой, можно было бы договориться с этой очаровательной женщиной. Он был убежден, что с ней можно было бы договориться. Какие глаза! Жаль, но ничего не поделаешь! Миссис Вентнор была не той женой, которая отвечает всем требованиям. Но, увы, дарственная была в полнейшей безопасности, и вожделениям мистера Вентнора не суждено было осуществиться. Это пробудило в его душе взрыв благородного негодования. Старик еще почувствует его коготки! Неплохо он распутал этот клубок. Совсем неплохо. Конечно, ему повезло. Нет, даже не это! Просто он делал в нужные моменты то, что нужно было делать, — отличительная черта делового таланта.
В поезде, который вез его к миссис Вентнор, он снова подумал: «Такая женщина была бы…» — и глубоко вздохнул.
2
На другой день после визита мистера Вентнора Боб Пиллин явился в дом 23 на Миллисент-Виллас; в кармане у него лежал аккуратно выписанный чек на пятьдесят фунтов. Рыцарские чувства взяли верх. Он позвонил у двери с таким воодушевлением, что сам подивился: он знал, что поддается непростительной слабости.
— Миссис Ларн ушла, сэр. Мисс Филлис дома.
Сердце его бешено заколотилось.
— Какая жалость! Спросите, примет ли меня мисс Филлис.
— Она кажется, мыла голову, сэр, — ответила молоденькая горничная. — Но волосы, наверно, уже высохли. Я узнаю.
Боб Пиллин застыл, как вкопанный, под тем самым эстампом, на котором была изображена молодая женщина. У него перехватило дыхание. Чертовски обидно, если волосы у нее не высохли! Тут он внезапно услышал восклицания и разговор, но не мог разобрать слов. Вбежала молоденькая горничная.
— Подождите минутку, сэр, мисс Филлис сейчас выйдет. И мне велено сказать вам, что мистер Джок словно с цепи сорвался.
— Спаси-ибо! — протянул Боб Пиллин и прошел в гостиную. Там он подошел к бюро, взял конверт, положил туда чек и, надписав: «Миссис Ларн», — положил его в карман. Потом он поглядел на себя в зеркало. Никогда в жизни, вплоть до минувшего месяца, он не жаловался на собственную внешность, но теперь видел, чего не хватало его лицу. Оно слишком полное и розовое. На нем не написана страсть. Это серьезный недостаток. Он попытался восполнить его узеньким белоснежным кантом на вырезе жилета и туберозой в петлице. Но как он ни старался, он постоянно испытывал какую-то неловкость и не мог научиться непринужденно держаться в присутствии Филлис. А ведь до последнего времени он отнюдь не страдал недостатком самоуверенности.
— А-а, любуетесь собой? — произнес сзади звонкий и насмешливый голос.
Быстро обернувшись, он увидел в дверях Филлис. Ее каштановые волосы пышными прядями падали на плечи. Он почувствовал какую-то томительную слабость и нечленораздельно пробормотал:
— Ох, это очень красиво!
— Что вы, ужасно неприлично! Вы хотели повидать маму?
Разрываясь между страхом и дерзостью, опьяненный запахом свежего сена, вербены и ромашки, Боб Пиллин пролепетал:
— Да… Но я рад, что ее нет дома.
Смех девушки показался ему до крайности бесчувственным.
— Не говорите глупостей! Садитесь. Неприятно мыть голову, правда?
Боб Пиллин ответил едва слышно:
— У меня мало опыта в таких вещах. Глаза ее широко раскрылись.
— Мало опыта? Как же это может быть?
Он судорожно размышлял: «А что, если… Может быть, нужно взять ее за руку или обнять?» А вместо этого сидел с негнущейся спиной на краешке дивана. Она удобно расположилась на другом краю. На Боба Пиллина словно нашел столбняк, который иногда находит на влюбленных.
Эти дни он не раз вспоминал прошлые увлечения, когда он беззаботно болтал и даже целовался, когда девицы казались ему лишь приятной забавой, вспоминал и думал: «Так ли уж она наивна? Может быть, она хочет, чтобы я поцеловал ее?» Увы, то были минутные колебания перед очередным порывом благоговения и рыцарских чувств, и он снова подпадал под власть непонятной роковой чувствительности — такого ему еще не доводилось переживать. Филлис неожиданно спросила:
— Зачем вы знаетесь с такими противными людьми?
— С какими противными людьми? Ни с кем я не знаюсь.
— Нет, знаетесь. Один вчера даже приходил сюда. Такой, с бакенбардами неприятная личность.
— С бакенбардами? — Боб Пиллин возмутился до глубины души. — Мне кажется, я знаю только одного человека с бакенбардами, стряпчего.
— Вот-вот, это он. До чего противный! Маме он даже как будто понравился. А по-моему, нахал!
— Вентнор! Зачем он приходил? Не может быть!
— Нет, может! По какому-то вашему делу. — Личико ее затуманилось. Последние дни Боб Пиллин вконец измучился, сочиняя поэму. Начиналась эта мертворожденная поэма так:
Верхом я ехал на коне,
Вдруг вижу: дева на пороге.
Дальше никак не клеилось. Этот шедевр возник, когда Боб открыл, что лицо Филлис — как апрельское утро. И то облачко, что набежало сейчас на ее лицо, было апрельское облачко, из которого вот-вот брызнет слепой дождик. Отмахнувшись от назойливо звучащих в ушах строчек, он заговорил:
— Послушайте, мисс Ларн. Филлис, послушайте же!
— Я слушаю!
— Что все это значит, зачем он приходил? Чего он хотел?