Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 14
Шрифт:
Входит опять невозмутимый мальчик-рассыльный. Мейлиз смотрит на него отсутствующими глазами, идет к столу, берет рукопись и, обратившись к нему, читает:
«Светский человек! Продукт материалистического века, неспособный понять действительность в категориях духа, презирающий «сентиментальные бредни», привыкший считать себя костяком страны, ты неуязвим! Ты останешься кумиром ее закона, жрецом во фраке, любимцем драматургов и поэтов — да благословит тебя бог, пока этот остров омывается водами моря!» (Положив рукопись в конверт, отдает
Мальчик-рассыльный (невозмутимо). Да, сэр.
Mейлиз (уставившись на него, словно впервые увидел). Ты… Да ты просто маленький шедевр! Ты это знаешь?
Mальчик-рассыльный. Нет, сэр.
Мейлиз. Тогда исчезни!
Взяв портфель, Mейлиз уходит в спальню. Рассыльный неторопливо идет к двери, где сталкивается с Клер, и, шарахнувшись в сторону, пробегает мимо нее. Клер в темном платье стоит в лучах солнца, бледная, взволнованная. Оглядывается вокруг, улыбается, вздыхает. Быстро идет к двери, закрывает ее за собой и подходит к столу. Перебирает бумаги на нем и нежно, задумчиво поглаживает шляпу Мейлиза. Входит Mейлиз.
Mейлиз. Вы!
Клер (с бледной улыбкой). Не бог весть какое победное возвращение, правда?
Mейлиз (стремительно идет к ней, потом останавливается и подвигает ей кресло). Да полно вам! Садитесь, садитесь сюда. (Клер, тяжело вздохнув, опускается в кресло.) Сейчас мы с вами чаю напьемся.
Устраивает ее поудобнее и готовит чай. Клер с нежностью следит за ним, но как только он поворачивается к ней, лицо ее принимает прежнее выражение.
Клер. Вы, должно быть, считаете меня ужасной трусихой, раз я пришла? (Вынимает дешевенький портсигар.) Ничего, если я закурю?
Мейлиз кивает, затем отходит от нее, словно боится быть слишком близко к ней. И опять она украдкой смотрит на него.
Мейлиз. Так вы потеряли работу?
Клер. Откуда вы об этом…
Мейлиз. Ваш брат был здесь. Только что ушел. (Клер вздрагивает.) Они рассчитывали, что вы придете сюда. Брат завтра отплывает и просит, чтобы вы повидались с отцом.
Клер. Папа болен?
Мейлиз. Нет, но он тревожится за вас.
Клер. Я писала ему каждую неделю… (порывисто) меня все еще не оставляют в покое.
Mейлиз (мягко касается ее плеча). Ну, не надо, не волнуйтесь.
Клер погружается еще глубже в кресло, и опять он отходит от нее, и снова она окидывает его теплым взглядом и отворачивается, как только ловит на себе его взгляд.
Клер. Странное что-то творится последнее время с моими нервами. Может быть, оттого, что я была все время без воздуха в магазине. Я живу в ужасном напряжении. Мне постоянно кажется, что люди смотрят на меня. Осуждают…
Mейлиз. Да, это требует мужества.
Клер. Но как бы то ни было, в одном я уверена, — что никогда не вернусь к Джорджу. Чем неприятнее мне моя теперешняя жизнь, тем больше я в этом убеждаюсь. Будь что будет, только не это.
Mейлиз. Тяжело оказалось?
Клер. Я избалована. Какое несчастье это «благородное воспитание», когда ты оказываешься вынуждена работой добывать себе кусок хлеба. В сущности, мне приходилось не так уж трудно. У меня были кое-какие вещи, я их продавала и, вероятно, жила гораздо лучше многих моих подруг.
Mейлиз. Хорошо они относились к вам?
Клер. Среди них столько славных. Но настоящей близости между нами не возникло. Им, должно быть, казалось, что я из себя что-то строю. И в глубине души я чувствовала, что я чужая им.
Mейлиз. Я понимаю.
Клер. Мне вспоминается, как мы с миссис Фуллартон состояли членами благотворительного общества вспомоществования бедным дворянкам. Мы помогали им найти работу. А им хотелось одного: иметь немного средств, чтобы жить, не работая. (Внезапно вскидывает на него глаза.) Только не думайте, что я такая плохая. Не работа мне тяжела, а сознание, что я не принадлежу себе, что я несвободна. Я старалась изо всех сил. Мне нельзя ведь отказать в некотором мужестве, правда? Но каждый день то же: «Всего хорошего, мисс Клер!» и «Всего, хорошего, мисс Симпсон!», тот же путь домой, тот же автобус, те же мужчины, на которых не смеешь поднять глаз, чтобы они не пристали к тебе… (Поднимается с кресла.) И ничего впереди — ни жизни, ни надежды, ни солнца… ничего. Кажется, что ты больна и лежишь в постели, а тебе хочется кататься верхом, танцевать или уехать за город. (Возбуждение ее падает.) Боюсь, вы плохо обо мне подумаете…
Мейлиз (немного сердито). Гм!.. Почему вы пошли работать в магазин?
Клер. Туда легче попасть. Они много не расспрашивают. Женщина, восставшая против мужа, не смеет сказать всю правду… Печатать на машинке или стенографировать я не умею… А в хористки я не пошла… потому что… вам бы это не понравилось…
Мейлиз. Мне? Какое право я… (Останавливается.) А как мужчины? Вели себя по-свински?
Клер (украдкой опять взглянув на него). Один долго меня преследовал… Как-то вечером схватил даже за руку… Я вынула это (вытаскивает из шляпы длинную булавку и замахивается, как кинжалом, злобно закусив губу) и сказала: «Не будете ли вы добры оставить меня в покое?» И он оставил меня в покое. Весьма любезно с его стороны. А другой… у нас в магазине был один… такой тихий, скромный… Мне даже жаль его стало…
Мейлиз. Действительно, жаль человека, когда он мечтает достать луну с неба.
Что-то в его голосе заставляет Клер взглянуть на него, и Мейлиз отворачивается.
Клер (мягко). Ну, а вы как? Много работаете?
Мейлиз. Работаю, насколько, как говорится, хватает моих слабых сил…
Клер. У вас не найдется работы? Печатать на машинке? Я могла бы научиться. У меня есть брошь, я продала бы ее… Какой фирмы машинку лучше купить?