Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5
Шрифт:
Еще два-три месяца, и исчезнут все преграды, отделяющие его от этой загадочной юной Евы; она станет частью его, а он — ее; он будет знать все ее мысли, а она — все его мысли. Они станут единым целым; и люди будут думать и говорить о них как о едином целом, — и для этого нужно только вместе простоять полчаса в церкви, обменяться кольцами и расписаться в толстой книге.
Солнце золотило волосы Антонии — она была без шляпы, — румянило ее щеки, придавало чувственную негу очертаниям ее тела; напоенная
Внезапно она обернулась и увидела Шелтона.
— А, Дик! — воскликнула она. — Дайте мне ваш носовой платок завернуть цветы. Вот спасибо!
Ее ясные глаза, голубые, как цветы в ее руках, были прозрачны и холодны, точно лед, зато улыбка излучала все дурманящее тепло, скопившееся в этом уголке сада и пропитавшее ее существо. Глядя на ее зарумянившиеся от солнца щеки, на ее пальчики, перебирающие стебли цветов, на белые, как жемчуг, зубы и пышные волосы, Шелтон совсем потерял голову. У него подкашивались ноги.
— Наконец-то я нашел вас! — сказал он. Откинув назад голову, она крикнула «Ловите!» и, взмахнув обеими руками, бросила ему цветы.
Под этим теплым, душистым дождем Шелтон упал на колени и стал собирать из цветов букет, то и дело нюхая гвоздики, чтобы скрыть бушевавшие в груди чувства.
Антония продолжала рвать цветы; набрав целую охапку, она бросала их Шелтону, осыпая ими его шляпу, спину, плечи, а потом принималась рвать дальше и улыбалась улыбкой бесенка, словно сознавая, какие муки причиняет своей жертве. И Шелтон был уверен, что она в самом деле сознает это.
— Вы не устали? — спросила она. — Надо нарвать еще целую уйму. Для всех спален, целых четырнадцать букетов. Я просто не понимаю, как люди могут жить без цветов! А вы?
И, низко нагнувшись над самой его головой, она зарылась лицом в гвоздики.
Шелтон, не поднимая глаз от лежавших перед ним сорванных цветов, с усилием ответил:
— Мне кажется, я мог бы обойтись и без них.
— Бедный, бедный Дик!
Антония отошла на несколько шагов. Солнце освещало ее точеный профиль и ложилось золотыми бликами на грудь.
— Бедный Дик! Досталось вам?
Набрав целую охапку резеды, она снова подошла к нему так близко, что коснулась его плеча, но Шелтон не поднял головы; с бурно бьющимся сердцем, еле переводя дыхание, он продолжал разбирать цветы. Резеда дождем посыпалась ему на шею; цветы, пролетая мимо его лица, овевали его своим ароматом.
— Эти можно не разбирать, — сказала она.
Что это? Неужели кокетство? Он украдкой взглянул на нее, но она уже снова отошла к клумбам и, нагибаясь, нюхала цветы.
— Мне кажется, я только мешаю вам, — пробурчал Шелтон. — Я лучше уйду!
Антония рассмеялась.
— Мне так нравится, когда вы стоите на коленях; у вас очень забавный вид! — И она бросила ему ярко-красную гвоздику. — Хорошо пахнет, правда?
— Слишком хорошо!.. Ох, Антония! Зачем вы это делаете?
— Что делаю?
— Разве вы не понимаете, что вы делаете?
— Как что? Собираю цветы!
И она снова побежала к клумбам, нагнулась и стала нюхать распустившиеся бутоны.
— Не хватит ли?
— О нет, — отозвалась она. — Нет, нет… нужно еще очень много. Пожалуйста, делайте букеты, если… если любите меня.
— Вы знаете, что я люблю вас, — глухо сказал Шелтон.
Антония посмотрела на него через плечо; лицо ее выражало недоумение и вопрос.
— А ведь мы с вами совсем разные, — сказала она. — Какие цветы поставить в вашу комнату?
— Выберите сами.
— Васильки и махровую гвоздику. Мак — чересчур легкомысленный цветок, а простая гвоздика слишком уж…
— Простая, — подсказал Шелтон.
— А резеда слишком жесткая и…
— Пахучая. Но почему васильки?
Антония стояла перед ним выпрямившись, такая молодая и стройная; лицо ее было очень серьезно: она колебалась, не зная, что ответить.
— Потому что они темные и бездонно-синие.
— А почему махровую гвоздику? Антония молчала.
— А почему махровую гвоздику?
— Потому что… — начала она и, покраснев, согнала с юбки пчелу. Потому что… в вас есть что-то такое, чего я не понимаю.
— Вот как! Ну, а какие цветы я должен дать вам?
Она заложила руки за спину.
— Мне? Все остальные.
Шелтон выхватил из лежавшей перед ним груды исландский мак на длинном и прямом стебле, чуть изогнувшемся вверху под тяжестью цветка, белую гвоздику и пучок жесткой пахучей резеды и протянул Антонии.
— Вот, — сказал он, — это вы!
Но Антония не шевельнулась.
— О, нет, я не такая!
Пальцы ее за спиной медленно разрывали в клочья лепестки кроваво-красного мака. Она покачала головой и улыбнулась сияющей улыбкой. Шелтон выронил цветы и, сжав ее в объятиях, поцеловал в губы.
Но руки его тотчас опустились: не то страх, не то стыд овладел им. Антония не сопротивлялась, но поцелуй снял улыбку с ее губ, оставил в глазах отчуждение, испуг и холод.
«Значит, она вовсе не кокетничала со мной, — с удивлением и гневом! подумал он. — Чего же она хотела?»
И, как побитая собака, он с тревогой вглядывался в ее лицо.
ГЛАВА XXV ПРОГУЛКА ВЕРХОМ
— А теперь куда? — спросила Антония, придерживая свою гнедую кобылу, когда они свернули на Хайстрит в Оксфорде. — Мне не хочется возвращаться той же дорогой, Дик!