Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5
Шрифт:
— Я знаю, что беднякам часто совсем неплохо живется, — заявила миссис Мэтток таким тоном, словно кто-то глубоко оскорбил ее.
И Шелтон не без жалости заметил, что судьба избороздила морщинами все ее доброе лицо, — эта сетка крохотных морщинок красноречиво говорила о великом множестве добрых намерений, которые не осуществились по вине непрактичных и вечно недовольных бедняков.
— Что бы вы ни делали, они никогда не бывают довольны, — продолжала она. — Они только обижаются, когда им помогают, или же принимают помощь, но никогда за нее не благодарят.
— О,
Шелтону все больше и больше становилось не по себе. И вдруг он резко сказал:
— Будь я на их месте, я поступал бы точно так же.
Миссис Мэтток метнула в его сторону взгляд своих карих глаз, а леди Бонингтон, звякнув браслетом, промолвила, как бы обращаясь к «Таймсу»:
— Мы всегда должны ставить себя на их место.
Шелтон невольно улыбнулся: леди Бонингтон на месте бедной женщины!
— О, я всецело ставлю себя на их место! — воскликнула миссис Мэтток. Я прекрасно понимаю, что они должны чувствовать. Но неблагодарность все же отвратительная черта.
— А они, видимо, не могут поставить себя на ваше место, — пробормотал Шелтон и, набравшись храбрости, быстрым взглядом окинул комнату.
Да, все в этой комнате было удивительно под стать одно другому, и все одинаково ненастоящее, словно каждая картина, каждый предмет обстановки, каждая книга и каждая из присутствующих дам были копиями с какой-то модели. Все они были очень разные, и тем не менее (подобно скульптурам, которые мы видим порой на выставках) все казались слепками с какого-то одного оригинала. Вся комната дышала целомудрием, сдержанностью, строгой логикой, практичностью и комфортом; никто здесь ничем не выделялся — ни чрезмерной добродетелью, ни чрезмерным трудолюбием, ни манерами, ни речами, ни внешним видом, ни своеобразием умозаключений.
ГЛАВА XXIII ЭСТЕТ
В поисках Антонии Шелтон поднялся наверх, в угловую гостиную. Там у окна болтали Тея Деннант и еще какая-то девушка. Заметив взгляд, который они бросили на него, Шелтон подумал, что лучше бы ему было не родиться на свет, и поспешно вышел из комнаты. Спустившись в холл, он столкнулся с мистером Деннантом, — тот шел к себе в кабинет с пачкой каких-то бумаг, видимо, документов.
— А, это вы, Шелтон! — сказал он. — Что это у вас такой растерянный вид? Никак не найдете свою святыню?
Шелтон усмехнулся, сказал «да» и пошел дальше искать Антонию. Но ему не везло. В столовой он обнаружил миссис Деннант: она составляла список книг, которые собиралась выписать из Лондона.
— Дик, посоветуйте мне, пожалуйста, — сказала она. — Все сейчас читают этот роман Кэтрин Эстрик. Наверно, потому, что она особа титулованная.
— Конечно, всякий читает книгу по той или иной причине, — ответил Шелтон.
— Я ненавижу что-нибудь делать только потому, что так делают другие; не стану заказывать эту книгу, — сказала миссис Деннант.
— Отлично!
Миссис Деннант сделала пометку в каталоге.
— Последняя вещь Линсида — это я, конечно, возьму; впрочем, должна признаться, я не очень люблю его, но, пожалуй, его книги надо иметь в доме. А, «Избранные речи» Куолити! Это, должно быть, хорошо, он всегда так изысканно выражается. А вот что делать с этой книгой Артура Баала? Говорят, он большой шарлатан, но все читают его.
И Шелтон заметил, как блеснули ее глаза, так похожие на глаза зайчихи. Лицо ее с тонким носом и мягким подбородком утратило выражение решимости, словно кто-то вдруг посоветовал ей довериться собственному инстинкту. Она выглядела такой жалкой, такой неуверенной. Впрочем, она ведь всегда могла составить мнение о той или иной книге по количеству изданий.
— Пожалуй, все-таки стоит выписать эту книгу, как вы думаете? спросила она. — Вы ищете Антонию? Если увидите в саду Баньяна, скажите ему, пожалуйста, Дик, что я хочу его видеть; последнее время он стал просто невозможен. Я, конечно, понимаю, как ему тяжело, но, право, он переходит всякие границы.
Получив наказ разыскать младшего садовника, Шелтон вышел из столовой. С горя он заглянул в бильярдную. Антонии там не было. Вместо нее он увидел высокого круглолицего джентльмена с холеными усами, который упорно пытался послать красного в угол. Его звали Мэбби. При появлении Шелтона он выпрямился и, надув губы, словно ребенок, спросил сонным голосом:
— Сыграем по сто?
Шелтон покачал головой, пробормотал что-то в свое оправдание и уже собрался было идти, как вдруг джентльмен по имени Мэбби с огорченным видом дотронулся до того места, где усы его соприкасались с пухлыми румяными щеками, и удивленно спросил:
— По скольку же вы обычно играете?
— Право, не знаю, — ответил Шелтон.
Джентльмен по имени Мэбби натер мелом кий и, передвинувшись на своих толстых расслабленных ногах, обтянутых узкими брюками, изогнулся для удара.
— Хорош удар, а? — спросил он, вновь выпрямившись и с сонным любопытством глядя на Шелтона своими сытыми глазами. Глаза эти, казалось, говорили: «Непонятное животное этот Шелтон!»
Шелтон поспешно вышел из дома, — он хотел добежать до лужайки, расположенной в глубине сада, но тут к нему подошел прогуливавшийся на солнышке молодой человек в рубашке с мягким отложным воротничком, хрупкий на вид, с редкими белобрысыми усиками, высоким лбом и переплетением тонких голубоватых жилок на висках. Походка у него была упругая, шаг мелкий, но четкий. Лицо его, молодое и открытое, носило на себе, подобно лицам многих английских аристократов, печать изысканного эстетства. Должно быть, он понимал толк в старинной мебели и церквах. Сейчас в руках он держал «Спектэйтор».
— А, Шелтон! — сказал он высоким, тонким голосом, останавливаясь в такой удобной позе, что было бы просто кощунством заставить его переменить ее. — Вышли подышать свежим воздухом?
Загорелое лицо Шелтона, его неправильный нос и мягко очерченный, но упрямый подбородок до странности не соответствовали точеным чертам эстета.
— Хэлидом говорил мне, что вы собираетесь выставить свою кандидатуру в парламент, — сказал тот.
Шелтон вспомнил властную манеру Хэлидома устраивать чужие дела по своему усмотрению и улыбнулся.