Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8
Шрифт:
Да, он поднимается наверх и, судя по шуму, нетрезвый: громкий скрип, глухой стук, словно он цепляется за перила, но, не удержавшись, падает; бормотание, потом грохот сброшенных на пол башмаков. У нее промелькнула мысль: «Если бы он был совершенно пьян, он не стал бы снимать башмаки; но он не сделал бы этого и будучи трезвым! Знает ли он, что я вернулась?» Еще скрип, точно он пытается поднятая на ноги, держась за перила, потом шарканье и сопенье за дверью; вот он нащупывает и поворачивает ручку. Наверное, он знает, что она вернулась, — увидел ее дорожное пальто или телеграмму. Ручка задергалась снова. Через некоторое время яростно затряслась ручка другой двери — между его и ее комнатами. Она услышала его пьяный голос, хриплый, тягучий:
— Джип… Впусти меня, Джип!
После этого звуки стали доноситься то от одной двери, то от другой; потом снова послышался скрип, словно он спускался по лестнице, и все затихло.
Добрых полчаса Джип продолжала сидеть неподвижно, напрягая слух. Где он? Что делает? В ее возбужденном мозгу громоздились все новые и новые домыслы. Видимо, он снова спустился вниз. В этом полупьяном состоянии какие фантазии могут зародиться в его голове?.. Вдруг ей показалось, что откуда-то тянет гарью. Запах исчез, потом появился снова; она подкралась к двери, бесшумно повернула ключ и, чуть приоткрыв ее, стала принюхиваться.
На площадке было темно. Никакого запаха гари. И вдруг кто-то схватил ее за ногу. Вся кровь отхлынула у нее от сердца; она подавила крик и попробовала закрыть дверь. Но его рука и ее нога попали в щель, и теперь она уже видела, что он лежит ничком во весь рост. Он держал ее, как в тисках. Потом поднялся на колени, на ноги и ворвался в комнату. Задыхаясь, не произнося ни слова, Джип боролась, пытаясь выставить его вон. Как у всякого опьяневшего человека, его силы то внезапно иссякали, то снова возвращались. А сама она даже не думала, что так сильна. Наконец она с трудом выдохнула:
— Уйди! Вон из моей комнаты — ты… ты… мерзавец!
И тут сердце ее замерло от ужаса — он качнулся в сторону кровати, и вот он уже протягивает руки к ребенку.
Она бросилась на него сзади, схватила за руки и крепко стиснула их. Он извивался в ее руках и наконец рухнул на кровать. Улучив момент, Джип схватила ребенка и помчалась вниз, по темной лестнице, слыша, как он топает и скатывается по ступенькам, ощупывая стены. Она влетела в столовую и заперла за собой дверь. Тотчас же он ударился об эту дверь я, должно быть, свалился на пол. Прижимая к груди девочку, которая снова заплакала, она стала ее качать и убаюкивать, не переставая прислушиваться. Ниоткуда не доносилось ни звука. Она села, съежившись, у камина, откуда еще веяло слабым теплом. Из диванных подушек и толстой белой суконной прокладки с обеденного стола она устроила постель ребенку, а сама, дрожа, укуталась в скатерть и так сидела, глядя перед собой широко раскрытыми глазами и все еще прислушиваясь. Сначала доносились какие-то шорохи, потом они прекратились. Долго, долго сидела она неподвижно, затем! осторожно подошла к двери. Нет, больше она не повторит ошибки! Теперь она услышала тяжелое дыхание и стояла до тех пор, пока не убедилась, что это — дыхание спящего человека. Только тогда она украдкой отворила дверь и выглянула. Он лежал у нижней ступеньки лестницы в тяжелом пьяном забытьи. Ей был хорошо знаком этот сон — теперь он не проснется.
Она почувствовала какое-то злорадство при мысли, что прислуга застанет его в таком виде утром, когда ее уже здесь не будет. Взяв ребенка, она с большими предосторожностями прокралась мимо спящего. Снова очутившись в своей комнате, она заперла дверь и подошла к окну. Близился рассвет; сад был окутан серой призрачной дымкой. Она видит его в последний раз!..
Джип привела в порядок волосы и оделась потеплее — ее знобило. Собрала несколько мелких вещей, которые были ей дороги, и положила в сумочку вместе с кошельком. Она все делала быстро, удивляясь своему самообладанию и тому, как хорошо она помнит, что ей надо захватить с собой. Когда все было готово, она написала записку Бетти — взять собак и прийти на Бэри-стрит — и сунула записку под дверь детской. Потом, закутав ребенка в вязаный жакет и в теплую шаль, она опустилась вниз. Уже рассвело, серый свет разливался по прихожей. Благополучно миновав спящего Фьорсена, она на мгновение остановилась, чтобы перевести дух. Он лежал спиной к стене, у нижней ступеньки, подложив под голову локоть, лицо его было немного приподнято вверх. Лицо, которое сотни раз было так близко от ее лица… В этом скорчившемся теле, в спутанных волосах, скулах, запавших щеках, в этих полураскрытых губах под темно-золотыми усами — во всей этой неподвижной фигуре было что-то от прежней одухотворенности, и на секунду сердце Джип сжалось. Но только на секунду. На этот раз все кончено! Навсегда! Осторожно повернувшись, она надела туфли, отперла входную дверь, взяла ребенка, тихо прикрыла за собой дверь и ушла.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
Джип ехала в Лондон. Всю зиму и весну она провела в Милденхэме, много ездила верхом, продолжала занятия музыкой. Она почти ни с кем не виделась, кроме отца, и этот отъезд в Лондон вызвал у нее такое ощущение, какое бывает в апрельский день, когда по синему небу плывут белые облака, а на полях впервые солнце пригревает траву. На остановке в Уидрингтоне в вагон вошел носильщик, с рюкзаком, пальто и клюшками для гольфа; через открытую дверь видна была группа людей. Джип заметила высокую женщину с седеющими светлыми волосами, молодую девушку с фокстерьером на поводке и молодого человека с скоч-терьером под мышкой, стоящего спиной к вагону. Девушка целовала скоч-терьера в голову.
— До свидания, старина Осей! Какой он славный… Тамбо, лежать! Ты же не едешь.
— До свидания, милый мальчик! Не утомляй себя работой!
Ответ молодого человека заглушило щебетанье девушки:
— О, Брайан, ты… Прощай, Осей! До свидания! До свидания!
Молодой человек вошел в купе. И тут же поезд тронулся. Джип искоса взглянула на него — он стоял у окна вагона и махал шляпой. Это был уже знакомый ей молодой человек, с которым она встретилась на охоте, тот самый, как назвал его старый Петтенс, «мистер Брайан Саммерхэй», который купил в прошлом году ее лошадь. Наблюдая за тем, как он снимал пальто и устраивал старого скоч-терьера на скамейке по ходу поезда. Джип подумала: «Мне нравятся мужчины, которые заботятся сначала о своих собаках, а потом о себе!» У него была круглая голова, вьющиеся волосы, широкий лоб, четко очерченные губы. Она снова начала вспоминать: «Где же все-таки я видела кого-то, похожего на него?» Он поднял окно и спросил, обернувшись:
— Как вам удобнее? О, здравствуйте! Мы встречались на охоте. Вы, наверное, меня не помните?
— Помню, очень хорошо. И вы купили прошлым летом моего гнедого. Как он?
— В прекрасной форме. Я забыл спросить, как вы его звали; я назвал его Сорванцом: он всегда горячится, когда берет препятствия. Я помню, как вы великолепно скакали в тот день.
Оба улыбнулись и замолчали. Глядя на собаку, Джип сказала:
— Какой чудесный пес! Сколько ему лет?
— Двенадцать. Ужасно, когда собаки стареют.
Они опять умолкли; он смотрел на нее своими ясными глазами.
— Я однажды заезжал к вам с матерью, в позапрошлом году, в ноябре. Кто-то у вас был болен…
— Да, это я болела.
— Тяжело?
Джип покачала головой.
— Я слышал, вы вышли замуж… — Он сказал это с расстановкой, словно стараясь смягчить внезапность своего замечания.
Джип подняла на него глаза.
— Да. Но я со своей маленькой дочуркой теперь живу у отца.
— Вот что!.. А какая охота была тогда, правда?
— Чудесная! Это ваша мать провожала вас?
— Да… И сестра Эдит. Удивительная глушь этот Уидрингтон; я думаю, и Милденхэм не лучше?
— Да, там тихо, но я люблю Милденхэм.
— Кстати, я не знаю вашей новой фамилии.
— Фьорсен.
— Ах, да. Скрипач!.. Вся наша жизнь — чуть-чуть игра, не правда ли?
Джип не ответила на это странное замечание. Он вынул из кармана небольшую красную книжку.
— Вы знаете это? Я всегда беру ее с собой в дорогу. Самое прекрасное, что когда-либо было написано!