Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
— Ваша дочь, господин хранитель музея?
— Нет, племянница; сестра капитана Хьюберта Черрела.
— Вот как? Считаю за честь с вами познакомиться, мисс Черрел.
Адриан заметил, что, встретившись взглядом, они не сразу смогли отвести друг от друга глаза.
— Как вам нравится гостиница Пьемонт, профессор? — спросил он.
— Готовят отлично, но там слишком много нашего брата, американца.
— Прилетели целой стаей?
— Да. Недельки через две мы снимемся и улетим.
Динни, воплощенную английскую женственность, сразу же взбесил цветущий вид здоровяка Халлорсена, да еще по сравнению с изможденным Хьюбертом. Она села рядом с этим олицетворением мужества с твердым намерением выпустить в его толстую шкуру весь запас своих стрел. Однако он принялся разговаривать с Дианой, и она, еще не кончив есть бульон с черносливом, поглядела на него исподтишка и решила изменить тактику. Все же он — иностранец и гость, а она — девушка воспитанная. И тихая вода берега подмывает, подумала Динни. Она не выпустит своих стрел; напротив, она «очарует его улыбкой и лестью» [72]; это будет куда вежливее по отношению к Диане и дяде Адриану и в конечном счете стратегически выгоднее. С коварством, достойным поставленной цели, она дождалась, пока он не завяз в проблемах английской политики, — по-видимому, он считал политику одной из самых важных сторон человеческой деятельности, и, кинув на него взгляд, достойный кисти Боттичелли, сказала:
— Нам тоже следовало бы относиться к американской политике серьезнее, профессор. Но ведь нельзя же принимать ее всерьез, не так ли?
— Вероятно, вы правы, мисс Черрел. Все политики руководствуются одним и тем же правилом: придя к власти, не повторяй того, что ты говорил, будучи в оппозиции; в противном случае тебе придется взяться за то, с чем не справились твои предшественники. По-моему, единственная разница между партиями та, что у одних в государственном автобусе места сидячие, а у других — стоячие.
— А в России все, что осталось от других партий, забилось под сиденья.
— Ну, а в Италии? — спросила Диана.
— И в Испании? — добавил Адриан.
Халлорсен заразительно рассмеялся.
— Диктатура не имеет отношения к политике. Это просто шутка.
— Нет, это не шутка, профессор,
— Скверная шутка, профессор.
— В каком смысле шутка, профессор?
— Обман. Диктатор полагает, что человек — это глина в его руках. Стоит раскрыть обман, как его песенка спета.
— Позвольте, — сказала Диана, — но если большинство народа поддерживает диктатуру, — разве тогда это не демократия или не правление с согласия управляемых?
— Я бы сказал — нет, миссис Ферз, если оно, конечно, не подтверждается ежегодными выборами.
— Кое-кто из диктаторов умеет добиваться своего, — сказал Адриан.
— Дорогой ценой. Возьмите Диаса в Мексике. За двадцать лет он превратил ее в цветущий край, но посмотрите, что с ней стало с тех пор, как его нет. Вы никогда не добьетесь того, к чему народ еще не подготовлен.
— Беда нашего и вашего государственного устройства в том, профессор, сказал Адриан, — что целый ряд реформ, назревших в сознании народа, не осуществляется по одной простой причине: избранные на короткий срок правители на это не решаются, боясь потерять свою мнимую власть.
— Тетя Мэй, — тихонько вставила Динни, — на днях мне сказала: почему бы не избавиться от безработицы, приняв программу перестройки трущоб, и не убить двух зайцев сразу?
— Да ну? Прекрасная мысль! — сказал Халлорсен, обратив к ней свое румяное лицо.
— Денежные магнаты, — сказала Диана, — хозяева трущоб и строительной промышленности, этого не допустят.
— Нужны ведь и деньги, — добавил Адриан.
— Ну, это просто. Ваш парламент может взять на себя необходимые полномочия для такого важного дела; и почему бы ему не выпустить заем? Деньги-то ведь вернутся; это же не военный заем, от которого ничего не остается, кроме порохового дыма. Сколько у вас идет на пособия по безработице?
Никто из присутствующих не мог на это ответить.
— Наверно, то, что вы сбережете на пособиях, с избытком окупит любой заем.
— Беда в том, что нам не хватает простодушной веры в свои силы, — с невинным видом произнесла Динни. — Тут нам далеко до вас, американцев, профессор Халлорсен.
На лице американца промелькнула мысль: «Ну и ехидна же вы, мадам».
— Что ж, мы, конечно, проявили большое простодушие, когда пришли сражаться во Францию. Но мы его потеряли. В следующий раз предпочтем посидеть у своего камелька.
— Неужели в тот раз вы были уж так простодушны?
— Боюсь, что да, мисс Черрел. Из ста американцев не найдется и пяти, кто бы считал, что немцы представляют для нас, по ту сторону океана, хоть малейшую опасность.
— Так мне и надо, профессор.
— Что вы! Я совсем не хотел… Но вы подходите к Америке с европейской меркой.
— Вспомните Бельгию, профессор, — сказала Диана, — вначале даже мы были простодушны.
— Простите, мадам, но неужели судьба Бельгии действительно вас так тронула?
Адриан чертил вилкой круги на скатерти; теперь он поднял голову.
— Меня судьба Бельгии тронула. Впрочем, я не думаю, чтобы это имело политическое или иное значение для генералов, адмиралов, крупных дельцов для большей части власть имущих. Все они знали заранее, что в случае войны мы неизбежно окажемся союзниками Франции. Но на простых людей, вроде меня, и на добрые две трети населения, не ведавшего, что творится за кулисами, словом, на рабочий класс в целом, — события эти произвели огромное впечатление. Мы словно увидели, что, как бишь его, «Человек-гора» напал на самого маленького боксера легкого веса, а тот принимает удары и дает сдачи, как настоящий мужчина.