Джон Лоу. Игрок в тени короны
Шрифт:
Глава XII. Регент и аббат Дюбуа
Прежде чем продолжать наш рассказ, может быть, будет не лишним дать краткое описание герцога, который теперь захватил в свои руки бразды правления и сделался неограниченным правителем Франции.
У Филиппа Орлеана, племянника Людовика XIV, было очень много сходного с английским королем Карлом II {38} , но в нраве его было больше темных пятен, чем у английского короля. Как и Карл II, регент был веселым, жизнерадостным остряком, который не лез за словом в карман, неверующим, распутником, не уважавшим чести ни мужчины, ни женщины. Как Карл, он был щедр на обещания, которых никогда не думал исполнять, но которые давал с таким искренним видом, что никто не мог сомневаться в них. Как английский король, он был достаточно великодушен, чтобы прощать своих врагов. Когда его убеждали наказать тех, которые распускали про него клевету во время царствования покойного короля, он гордо ответил: «Регент не мстит за оскорбления герцога Орлеанского». Филипп был уверен, что способен по одному взгляду узнать нрав всякого человека, и нередко оказывался прав. Обладая замечательной памятью, он никогда не забывал того, что читал или слышал. Еще очень молодым Филипп сделал первый блестящий шаг на военном поприще, под предводительством герцога Люксембурга у Штейнкирка и Нейвинде, и приобрел бы, без сомнения, большую военную славу, кабы не зависть его царственного дяди. Осужденный на бесславную праздность, Орлеан удовлетворялся жизнью сибарита. Но несмотря на чувственность, он имел множество занятий и мог бы, если бы хотел, быть разносторонне образованным человеком. Его мать, Шарлотта-Елизавета, принцесса из баварского Пфальца, весьма умная женщина, говорила, что к рождению Филиппа были приглашены феи, и каждая дала ему по одному таланту, но одна злая фея, которую забыли пригласить, пришла непрошеная и сказала: «У него будут все таланты, кроме таланта делать из них употребление».
38
Двор Карла II многое заимствовал из Франции, но в нем были собственные весьма любопытный черты.
Филипп был художником, гравером, механиком, музыкантом, он сделал прекрасные рисунки к «Дафнису и Хлое» {39} , Амио {40} и сочинил оперу, которую разыграл в присутствии короля и придворных с большим успехом. Он также занимался химией с большим прилежанием, и своею ловкостью в этой науке навлек на себя весьма низкие подозрения. Скоропостижная смерть дофина, единственного сына Людвига XIV, а на другой год столь же внезапная кончина герцога Бургундского, внука короля, за которым вскоре последовал в могилу его старший сын, герцог Бретонский, – все эти ошеломляющие события вызвали подозрение, которое естественно пало на Орлеана как на лицо, наиболее заинтересованное в удалении этих наследников, препятствовавших ему занять престол. Только слабый младенец, герцог Анжуйский, правнук короля, оставался теперь в живых и спасся, как думают, благодаря противоядию, данному его гувернанткой, герцогиней Вантадур. Тщетно Филипп заявлял о своей невиновности и пытался защититься от негодования общества, тщетно просил следствия – его оправданиям не верили. И бремя этого подозрения оставило неизгладимый след на его нраве. Главный врач Людовика XIV, Марешаль, пытался снять с герцога ужасные подозрения и расхваливал его большие научные способности, обращаясь к королю:
39
Дафнис, по греческому мифу, был сыном Гермеса (римского Меркурия), бога стад, и одной сицилийской нимфы. Его выучил музыке бог Пан, когда Дафнис у подножия Этны пас свои стада. Он считается родоначальником буколической, пастушеской поэзии. Он был возлюбленным одной нимфы и за неверность ей лишился зрения, Гермес взял его на небо. Овидий, в своих «Метаморфозах», превратил его в камень, Хлоя (зеленеющая) – прозвище Деметры, покровительницы молодых городов. В ее честь в Афинах был установлен особый празднику, происходивший в конце мая, на котором ей приносились в жертву бараны. Праздник сопровождался веселыми играми. Недалеко от Акрополя находился и храм ее. Хлоями называли также пастушек в романах и пасторалях. В типе Хлои соединялись простота, веселье, здоровье и молодость.
40
Амио (Amyot) – известный французский писатель XVI в. Он был прекрасным знатоком древних классиков и многих из них перевел на французский язык. Особенно известен его перевод Плутарха «Жизнь знаменитых людей».
– Государь, если бы герцог Орлеанский был честным человеком без состояния, то у него было бы более чем десять способов заработать средства к существованию. Притом он самый лучший человек в мире.
– Самый лучший человек! – воскликнул Людовик. – Вы знаете, кто такой мой племянник? Скажу вам в двух словах: это преступник-хвастун {41} .
Утверждали, что Филиппа постигло случайное возмездие. Он будто бы умер, пытаясь отравить чашкой шоколада молодого короля. Подозревая его намерение, слуга, как говорят, решил переставить чашки. Однако нет основания сомневаться в том, что внезапная смерть Филиппа в Версале произошла от апоплексического удара.
41
В русском языке нет точного аналога выражению «c’est un fanfaron des crimes».
Но вернемся к нашему рассказу. Несмотря на подозрительность и отвращение короля, который пожелал устранить его от регентства, несмотря на тайную вражду госпожи Ментенон и иезуитов {42} , а также на недовольство придворных и ненависть народа, который часто угрожал его жизни, несмотря на то, что Орлеан имел очень мало шансов достигнуть предмета своего честолюбия, он не унывал. Людовик ХIV узаконил своих сыновей от госпожи де Монтеспан {43} : герцога Мэна и графа Тулузского, и в своем духовном завещании назначил первого из них опекуном своего малолетнего наследника, поручив ему начальство над дворцовыми войсками. А чтобы лишить племянника неограниченной власти, назначил совет регентства. Но Орлеан, с виду равнодушный и погрязший в разврате, втайне усиливался и готовился к борьбе. Он приобрел сторонников в лице герцога Ноайля, полковника французской гвардии герцога Гиша, полковника швейцарской гвардии Рейнольда, маршалов Виллара и Вильруа и канцлера Вуазена. Последний открыл ему тайну завещания короля.
42
Франсуаза д’Обинье, маркиза Ментенон (1635–1719), фаворитка, затем вторая жена Людовика XIV, внучка предводителей гугенотов, воспитывалась в протестантстве, но при дворе стала католичкой. В 1684 г. она сочеталась с королем тайным браком.
43
Г-жа Монтеспан (Montespan), фаворитка Людовика XIV, родилась в 1641 г. Она была второй дочерью герцога Мортемара и получила воспитание в одном монастыре. Она нежно любила своего мужа, маркиза Монтеспана, и имела от него сына, впоследствии герцога д’Антен, но с 1668 г. сблизилась с королем. Монтеспан ставила себя наряду с королевой. В 1680 г. ее отстранила г-жа Ментенон. После смерти королевы ее даже совсем удалили от версальского двора. Она предалась благотворительности и религии. От Людовика XIV у нее был сын, герцог Мэн, дочери, бывшие замужем за герцогами Бурбоном и Орлеаном, и другие дети. Умерла она в 1707 г., 66-ти лет от роду.
На другой день после смерти Людовика XIV, когда парламент решал вопрос о регентстве, произошел большой государственный переворот, и были приняты меры, чтобы обеспечить его успех.
Президент парламента, де Мэм, был подкуплен герцогом Мэном, но герцог Гиш окружил дворец своими войсками, швейцарская гвардия Рейнольда заняла дворы и входы. В то же время аббат Дюбуа задержал английского посланника, лорда Стэра, в павильоне дворца, уверяя его, будто сент-джеймский двор {44} относится благосклонно к притязаниям Орлеана. Окруженный своими сторонниками, Орлеан вдруг заявил, что назначение совета регентства противоречит последним словам покойного короля, которые он слышал. Заставив молчать герцога Мэна, хотевшего было прервать его, он провозгласил себя регентом Франции с неограниченной властью. Тронутый его красноречием, прельщенный обещаниями, парламент согласился. Так пренебрегли волей Людовика XIV, и новый регент с торжеством вернулся в королевский дворец среди ликования народа, который незадолго перед тем громко называл его убийцей и отравителем. Когда после этого Филипп отправился в Версаль сообщить о своем торжестве матери, она сказала ему:
44
Дворец Сен-Джеймский (St. James palace), построенный Генрихом VIII, вместо Кенсингтона, одно время был главной резиденцией королей Англии. Двор назывался по имени дворца так же, как говорили «версальский» двор, а не французский.
– Сын мой, прошу у вас только одного. Дайте мне слово, что перестанете иметь дело с аббатом Дюбуа. Это величайший мошенник на земле, он продаст государство и вас без малейших угрызений совести, ради своей собственной выгоды.
Филипп тотчас дал просимое обещание, но, как увидим ниже, не исполнил его. Вероятно, самой постыдной чертой в поведении приверженцев герцога было убеждение, что регентство лишь шаг к высшей власти: Филиппу ведь не будет стоить большого труда освободиться от последнего хрупкого обломка, после того как он устранил столько препятствий на пути к престолу! Некоторые из них, без сомнения, уже заранее рассчитывали на прибавки к жалованью, которые проистекут от их соучастия в этом ужасном преступлении. Главные правительственные должности, конечно, были распределены между сторонниками Филиппа. Произошла важная перемена в управлении. Не стало государственных секретарей, все правительство сосредоточилось в шести советах, начальники которых стали членами главного совета регента: они и делали доклады, и выносили решения. Разумеется, регент председательствовал в главном совете, но так как этот совет до некоторой степени надзирал за ним, то он уже не мог справедливо воскликнуть, как дядя, «L’'etat c’est moi» [3] ! Выступили личные приятели Филиппа и участники его позорных пиров – единственно за свои приятные качества да за полное равнодушие к благопристойности. Филипп называл их своими «висельниками» {45} , так как они-де готовы были повеситься за него, а по мнению всякого порядочного человека, эти люди заслуживали такого прозвища за свои пороки. Более важные из них были рассованы по различным советам, другие заняли места при дворе, но никто в действительности не имел никакого влияния на регента. Главарями «висельников» были герцоги Брольи, Брака и Бирон, вместе с Канильяком, двоюродным братом предводителя мушкетеров – четверо очень красивых молодых людей, но отпетых негодяев. Самыми красивыми женщинами при дворе регента, бесспорно, были три его дочери: герцогини Берри, Шартр и Валуа. Первая из них жила, как королева, в Люксембургском дворце и пользовалась неограниченным влиянием на своего отца. Но кроме этих трех прекрасных герцогинь, вольность поведения которых давала повод к возникновению бесконечных скандалов, при дворе была целая толпа знатных дам редкой красоты. Некоторых из них считали участницами ночных пиров Филиппа, так что едва ли какая из них ускользнула от клеветы. Словом, при порочном дворе регента, где осмеивали приличия и нравственность, где порок гордо поднимал голову, трудно было найти женщину с незапятнанным именем, так же, как и отыскать честного мужчину. Так как мы уже сравнивали Орлеана с Карлом II, то было бы несправедливостью по отношению к последнему не заявить, что первый дошел до такой бездны разврата, от которой отступил бы второй, и что французский двор далеко превзошел английский в порочности.
3
«Государство – это я!» (фр.)
45
В оригинале Roue – собственно колесованный, но значит также и развратник. По созвучию, сюда подходит русское слово «повеса», «висельник»: тут сохраняется и двусмысленность.
Когда Филипп принимал регентство, ему только что исполнилось сорок лет, но он казался старше: на его лице читались следы распущенной жизни. Кроме того, вследствие ушиба он почти ослеп на один глаз. Но лицо его все еще имело приятное выражение, а обращение было до того приветливо, что всякий оказавшийся в его присутствии бывал очарован. В часы пиршеств в обществе своих «висельников» он отбрасывал всякий этикет и стеснения и казался только хорошим товарищем. Но даже тогда прирожденная любезность и хорошее воспитание не покидали его, и даже в минуты откровения под влиянием выпитого вина нельзя было выведать у него какой-либо государственной тайны.
Наш очерк был бы неполон, если бы мы не коснулись тех замечательных личностей, которые втайне управляли регентом и рано развратили его своим гибельным влиянием.
Аббат Дюбуа, сын аптекаря из Бриве, в Лимузене {46} , в раннем возрасте был послан в Париж. Там он имел счастье попасть, в качестве наставника, к Орлеану, тогда герцогу Шартрскому. Ему быстро удалось приобрести расположение юного принца. В это время он играл двойную роль, и успешно. Занимаясь образованием своего королевского воспитанника так заботливо, что тот безопасно мог выдерживать свои экзамены, Дюбуа стремился упрочить свое влияние на герцога, устраивая для него удовольствия, и такими низкими средствами достиг непоколебимой власти над ним.
46
Графство Лимузен (Limousin) со столицей Лиможем (Limoges) лежало на юге Франции, в Аквитании. Город Брив (Вгivе) находится в том же департаменте. Здесь родился один из героев нашего романа, Дюбуа.
Доверие, которым пользовался Дюбуа у молодого герцога, не ускользнуло от внимания Людовика XIV: этот государь воспользовался помощью аббата, чтобы устроить брак между Филиппом и девицей Блуа, дочерью короля от госпожи Монтеспан. Благодаря вмешательству Дюбуа, брак этот, которого так желал Людовик, состоялся несмотря на возражения со стороны матери герцога. Аббат имел смелость попросить в награду звание кардинала. Людовик с негодованием отверг эту дерзкую просьбу, но включил своего сообщника в посольство Тальяра, отправленное в Лондон. Там Дюбуа, именовавшийся тогда «кавалером», познакомился с лордом Стенхоупом и многими другими выдающимися политическими деятелями.
Замечательная способность аббата к интригам теперь проявилась вновь. Он долго питал честолюбивые замыслы и с помощью Филиппа, ставшего тогда герцогом Орлеанским, надеялся осуществить их. С виду только секретарь, на деле он был руководителем двора принца, его советником, настоящим гувернером, и, хотя часто впадал, вследствие своей наглости, в немилость, его никогда не увольняли от должности. Главным образом благодаря ловкому поведению аббата Филипп достиг регентства. Но когда первый виновник всего попросил награды, Филипп, зная, какую ненависть может навлечь на себя назначением дурного человека на важное место, находился в нерешимости и пытался устранить его. Дюбуа, однако, настаивал, говоря: