Джульетта
Шрифт:
Я постояла несколько секунд, впитывая многоголосый гул, звучавший под куполом ярко-синего неба, летающих над головой голубей и шум фонтана из белого мрамора с бирюзовой водой, прежде чем нахлынувшая сзади волна туристов подхватила меня и увлекла за собой, бурля живейшим интересом к красоте огромной величественной площади.
Рисуя плащ диретторе Россини заверил меня, что Кампо - красивейшая площадь в Италии, и так думают не только сиенцы. Он уже сбился со счета, сколько раз постояльцы со всех концов света - даже из Флоренции - превозносили великолепие Кампо. Он, конечно, возражал, напоминая
– но люди не желали слушать и упрямо стояли на своем: Сиена - красивейший, чуть ли не единственный уберегшийся от влияния прогресса город на земном шаре, и при виде такой убежденности могли он, диретторе Россини, сомневаться, что сказанное про Кампо и в самом деле истина?
Я затолкала листки с чертежами в сумку и пошла к палаццо Публико. Здание сразу бросалось в глаза из-за высокой Торре дель Манджия, описанной Россини так подробно, что я подумала, уж не на его ли глазах возводили средневековую колокольню. Лилия, как он ее назвал, гордый монумент женской чистоте, с белым каменным цветком, вознесенным на высоком красном стебле. Интересно, что построена колокольня без фундамента. Торре дель Манджия, заявил диретторе, стоит более шести столетий, опираясь исключительно на милость Божию и веру сиенцев.
Заслоняясь ладонью от солнца, я смотрела на колокольню, устремленную в бесконечное голубое небо. Никогда еще не видела, чтобы девичью чистоту прославлял явный фаллический символ высотой двести шестьдесят один фут. С другой стороны, что я в жизни-то видела…
Ансамбль палаццо Публико и колокольни казался таким тяжелым, что площадь словно просела под их весом. Диретторе Россини сказал, что в случае сомнений надо представить, что у меня есть мяч и я кладу его на землю. В какой бы точке Кампо я ни стояла, мячик, в конце концов, обязательно прикатится к палаццо Публико. Образ показался мне завораживающим - может, виной тому возникшая у меня в воображении картина мячика, скачущего по старинному мощеному тротуару, или манера диретторе говорить драматическим шепотом, как фокусник с четырехлетней аудиторией.
С возрастом палаццо Публико, как и любое правительство, разрослось. Изначально это был просто зал для встреч девяти магистратов Сиены; сегодня городская ратуша представляла собой огромный комплекс. Я вошла во внутренний двор с ощущением, что за мной наблюдают, и не столько люди, сколько бледные тени прошлых поколений, посвятивших свои жизни Сиене, этому маленькому клочку земли. Исчезали города, но эта крошечная замкнутая вселенная, казалось, будет существовать всегда.
Ева- Мария Салимбени ждала меня в зале Мира. Она сидела на скамье в центре, глядя куда-то вверх, словно разговаривая с Богом. При виде меня она отвлеклась от раздумий, и ее лицо осветила улыбка искренней радости.
– Вот ты и пришла, наконец!
– воскликнула она, поднимаясь со скамьи и целуя меня в обе щеки.
– Я уже начала волноваться.
– Извините, что заставила себя ждать, но я не знала…
Ее улыбка служила подтверждением, что мне прощают все причины, какие я могла бы найти себе в оправдание.
– Ты здесь, и это главное. Смотри, - широким жестом она указала на огромные фрески, покрывавшие стены зала.
– Ты видела когда-нибудь что-то подобное? Наш великий маэстро Амброджио Лоренцетти написал их в конце 1330-х, а часть фрески над дверью закончил в 1340 году. Она называется «Доброе правление».
Я обернулась посмотреть на фреску, о которой говорила Ева-Мария. Живопись покрывала всю стену от пола до потолка; мастер наверняка работал на сложных лесах с подмостками или даже на платформе, подвешенной к потолку. Левую часть занимала мирная городская сцена - горожане, занятые своими делами, - а в правой открывался широкий вид на окрестности Сиены за городской стеной. У меня в голове что-то неслышно щелкнуло, и я поражение переспросила:
– Вы сказали, это работа маэстро Амброджио?
– О да, - кивнула Ева-Мария, ничуть не удивившись, что мне знакомо это имя.
– Одного из величайших мастеров Средневековья. Он написал эти фрески в ознаменование конца долгой вражды между двумя семействами, Толомеи и Салимбени. В 1339 году, наконец, настал мир.
– Неужели?
– Мне вспомнилось, как Джульетта и брат Лоренцо чудом спаслись от головорезов Салимбени на дороге близ Сиены.
– У меня сложилось впечатление, что в 1340 году вражда между нашими предками была в самом разгаре. По крайней мере, за городскими стенами.
Ева- Мария как-то неловко улыбнулась: либо ей понравилось, что я взяла на себя труд ознакомиться с семейными преданиями, либо возмутило, что я осмелилась возразить. Но она любезно согласилась с моей точкой зрения и ответила:
– Ты права, примирение повлекло непредсказуемые последствия. Так всегда бывает, когда вмешиваются бюрократы.
– Она всплеснула руками: - Если люди хотят воевать, их не остановишь. Если прекратить вражду в пределах городских стен, они перенесут вражду в предместья и далее, где им все сойдет с рук. Но, по крайней мере, в Сиене мятежи успевали вовремя пресечь. А все почему?
Она взглянула на меня, словно предлагая угадать ответ, но я, разумеется, не угадала.
– Потому что, - продолжила Ева-Мария, назидательно крутя указательным пальцем у моего носа, - в Сиене всегда существовала собственная милиция. Чтобы держать в рамках Салимбени и Толомеи, горожанам Сиены пришлось научиться мобилизовываться и выдворять разбушевавшихся смутьянов с городских улиц за считанные минуты.
– Она уверенно кивнула, как бы соглашаясь с собой.
– Мне кажется, именно поэтому противоречия до сих пор столь сильны. Эффективность нашей старой доброй милиции заложила основу для создания Сиенской республики. Если хотите обуздать плохих парней, вооружите хороших!
Я улыбнулась этому выводу, сделав вид, будто в этих скачках у меня нет лошади. Еще не время было говорить Еве-Марии, что я не верю в силу оружия и по личному опыту знаю, что так называемые хорошие парни на поверку ничуть не лучше плохих.
– Мило, не правда ли?
– кивнула на фреску Ева-Мария.
– Город в ладу с собой.
– Пожалуй, - согласилась я.
– Хотя, должна сказать, горожане что-то не ликуют от счастья. Смотрите, - я указала на молодую женщину, стоявшую в кольце танцующих девушек словно в западне.
– Она, похоже, очень… Ну, не знаю… погружена в свои мысли.