Джульетта
Шрифт:
Как ни старалась моя сестрица, я все же испытала - не наваждение, но лишь привычный легкий трепет, узнав, что нагрянула домой к призраку Ромео. Единственное условие для продолжения наших высоких отношений - чтобы он оставался таким, как есть, то есть мертвым.
В концертном зале царила Ева-Мария, окруженная мужчинами в темных костюмах и женщинами в сверкающих платьях. Это был высокий зал цвета молока и меда, сверкавший элегантной позолотой. Для слушателей поставили примерно двести кресел, и, судя по числу собравшихся, свободных мест остаться было не должно. На сцене оркестранты
Едва я вошла, Ева-Мария подозвала меня царственным мановением длани. Приблизившись к группе людей, я расслышала, что она представляет меня своей свите, обильно употребляя прилагательные в превосходной степени, которых я вовсе не заслуживала. Через пару минут я уже была накоротке с «хот-догами» сиенской культуры, в том числе президентом банка Монте Паски, расположенного в палаццо Салимбени.
– Монте Паски, - объяснила Ева-Мария, - крупнейший меценат Сиены. Все, что сейчас нас окружает, было бы невозможно без финансовой поддержки ассоциации.
Президент банка посмотрел на меня с легкой улыбкой, как и его жена, цепко повисшая на руке супруга. Элегантность дамы затмевала ее возраст, и хотя я тщательно оделась для торжественного вечера, при взгляде на мадам поняла, что мне предстоит еще многому научиться. Банкирша даже шепнула это своему мужу - по крайней мере, мне так послышалось.
– По мнению моей супруги, вы этому не верите, - не без скрытого вызова пошутил президент. Акцент и некоторая театральность делали его речь похожей на декламацию лирических песен.
– Возможно, мы производим впечатление… - секунду он подбирал слово, - слишком гордых собой?
– Не совсем так, - ответила я. Щеки у меня горели от пристального внимания собравшихся.
– Мне лишь показалось парадоксальным, что существование дома Марескотти зависит от щедрости Салимбени.
Президент отметил мою логику легким кивком, словно соглашаясь, что высокие эпитеты Евы-Марии вполне оправданны.
– Да, это парадокс.
– Мир вообще полон парадоксов, - произнес кто-то у меня за спиной.
– Алессандро!
– игриво воскликнул президент банка, внезапно переменив тон.
– Вы обязательно должны познакомиться с синьориной Толомеи. Она невероятно… сурова ко всем нам. Особенно к вам.
– Не сомневаюсь!
– Алессандро взял мою руку и поцеловал с наигранной галантностью.
– В противном случае мы бы не поверили, что она Толомеи.
– Он взглянул мне прямо в глаза, прежде чем отпустить руку.
– Не так ли, мисс Джейкобе?
Это был странный момент. Алессандро явно не ожидал встретить меня на концерте, и его реакция была неприятна и мне, и ему самому. Но я не виню его за допрос с пристрастием - в конце концов, я ему не перезвонила, после того как он заходил в гостиницу три дня назад. Все это время его визитка лежала на моем письменном столе, как плохое предсказание из китайского печенья, и лишь сегодня утром я наконец разорвала ее надвое и бросила в мусорную корзину, рассудив - если он действительно хотел меня арестовать, давно бы так и сделал.
– Не правда ли, Джульетта сегодня выглядит особенно прелестно, Сандро?
– сказала Ева-Мария, неправильно растолковав напряжение между нами.
Алессандро выдавил улыбку:
– Колдовское очарование.
– Си-си, - вмешался в разговор президент банка, - но кто охраняет наши деньги, пока вы тут?
– Призраки Салимбени, - ответил Алессандро, по-прежнему глядя прямо мне в глаза.
– Это огромная сила.
– Баста!
– Довольная в душе его словами, Ева-Мария притворно нахмурилась и хлопнула его по плечу скатанной программкой.
– Все там будем рано или поздно. А сегодня давайте наслаждаться жизнью.
После концерта Ева-Мария настояла, чтобы мы поехали куда-нибудь ужинать втроем. Когда я запротестовала, она пустила в дело козырь своего дня рождения и сказала, что в эту особенную ночь, «когда она перевернет очередную страницу возвышенной и жалкой комедии жизни», ее единственное желание - поехать в любимый ресторанчик с двумя любимыми людьми. Как ни странно, Алессандро не возразил ни словом. В Сиене явно не принято противоречить крестным матерям в день их рождения.
Любимый ресторан Евы-Марии был на улице Кампане, то есть на территории контрады Орла. Ее любимый столик, как я сразу догадалась, стоял на высокой веранде снаружи, напротив закрытого на ночь цветочного магазина.
– Стало быть, - сказала она мне, заказав бутылку игристого белого вина и легкую закуску, - оперу ты не жалуешь.
– Вовсе нет!
– запротестовала я, сидя в неловкой позе - мои скрещенные ноги едва умещались под столом.
– Я обожаю оперу. Домоправитель моей тетки без конца слушал оперную музыку, особенно «Аиду». Дело не в этом… Аида по сюжету была эфиопская принцесса, а не чучело, разменявшее шестой десяток и шестидесятый размер одежды, извините.
Ева- Мария искренне засмеялась:
– А ты поступай как Сандро - закрывай глаза.
Я покосилась на Алессандро. На концерте он сидел позади меня, и я чувствовала на себе его взгляд все два часа.
– К чему? Ведь поет все та же дама!
– Но голос исходит из души!
– заспорила Ева-Мария за своего племянника, подавшись ко мне.
– Все, что от тебя требуется, - слушать, и ты увидишь Аиду такой, как она действительно была.
– Это очень великодушно.
– Я взглянула на Алессандро.
– Вы всегда столь великодушны?
Он ничего не ответил, да я и не ждала.
– Великодушие, то есть величие души, - сказала Ева-Мария, попробовав вина и сочтя его достойным своего стола, - есть величайшая добродетель. Сторонитесь скаредных людей - они заперты в ловушках своих мелких, тесных душ.
– А теткин домоправитель говорил, - возразила я, - что величайшая добродетель - красота. Впрочем, он бы сказал, что великодушие - это одна из ипостасей красоты.
– Красота - это истина, - заговорил, наконец, Алессандро.
– А истина есть красота, как писал Китс. Жизнь по таким принципам становится простой и легкой.