Джулия
Шрифт:
Только сейчас Джулия заметила рождественскую елочку рядом с плитой и удивленно взглянула на депутата.
— Это я принес, — ответил тот на ее немой вопрос.
— Если бы мама была жива, ей бы понравился ваш подарок.
— Я знаю, — тихо ответил Армандо.
— Только, к сожалению, он запоздал, — несколько язвительно заметила Джулия.
— Ты хочешь сказать, что мертвым не нужны дары живых?
— Я хочу сказать, что живые своими дарами пытаются успокоить собственную совесть.
Армандо опустил глаза и внимательно посмотрел на свои ботинки, утопавшие в снегу.
— Но ведь и ты
— Это дар не ему, а прошлому. Умирающие розы — напоминание о моей невозвратной юности.
Снег падал на землю, на могилы, на широкий воротник мехового жакета, на красную звезду, венчавшую еловое деревце. Джулия вынула из кармана носовой платок и протерла фотографию матери. На ней Кармен было столько же лет, сколько теперь Джулии. Они были очень похожи, только Кармен на фотографии шестидесятых годов выглядела моложе, чем она сейчас. И грустнее.
— Слишком уже ты категорична в своих суждениях, — заметил Армандо Дзани.
— Я не категорична, а искренна. Вы как политик не можете понять, что это такое.
— По-моему, ты просто груба. Неоправданно груба.
— Всего доброго, господин депутат, — подчеркнуто вежливо сказала Джулия, — и огромное спасибо, что нашли время прийти.
Не подав ему руки, она повернулась, чтобы уйти, но Дзани схватил ее за плечо и резко спросил:
— Чего ты от меня хочешь?
— А что вы от меня хотите? — крикнула ему в лицо Джулия. — Что может связывать вас с моим замечательным дедом?
Слова вырвались у нее непроизвольно, и она в ту же секунду пожалела, что не сдержалась. Словно извиняясь, Джулия закрыла рот рукой и посмотрела на Армандо Дзани уже не воинственно, а смущенно.
— Я сама не знаю, что говорю, — сказала она.
— Если ты имела в виду склонность твоего деда к воровству, то верно, тут мы с ним шли разными дорогами, — заметил он и протянул ей свою узкую руку. — Ну что, мир?
Джулия пожала протянутую руку и ответила уже шутливым тоном, в котором было больше сарказма, чем веселости:
— Политический мир, господин депутат. Уж вам-то хорошо известно, что это такое. Вы пришли сюда за спасением души, но она ведь давно потеряна в лабиринтах власти.
— Что ты знаешь обо мне, самонадеянная девчонка? Что ты знаешь о моей жизни, о моих чувствах?
— Тот, у кого есть чувства, долго наверху не продержится, — снова не сдержав прилив злости, сказала Джулия. — Чувства, мечты и надежды похоронены вместе с моей матерью.
Армандо замер, в его глазах вспыхнула обида.
— Твоя мать и я… Да что ты в этом понимаешь!
Вчера
Зима 1944 года
Глава 1
Кармен встала на рассвете, чтобы занять очередь за хлебом. День начался удачно: на карточки ей выдали не только кукурузный хлеб, но еще соль и, что самое ценное, спички. Ночь тоже прошла довольно спокойно — всего две воздушные тревоги, да и те, можно сказать, ложные: самолеты пролетели на большой высоте и не сбросили на город ни одной бомбы. Но такое затишье не радовало, а скорее настораживало.
Она вынула из волос бумажные папильотки. Даже в эти тяжелые военные годы Кармен не переставала
Попав после замужества в новую для нее буржуазную среду, она не чувствовала себя достаточно уверенно. У нее было ощущение, что она сделала неверный выбор, сама, по собственной воле отказалась от чего-то очень важного, настоящего, что было предначертано ей судьбой. Вместе с тем, она не могла объяснить себе толком, что ее томит и чего она ждала от жизни.
Когда Кармен познакомилась с учителем Витторио де Бласко, она была на седьмом небе от счастья. Брак с педагогом, человеком образованным, безупречно воспитанным, сумевшим занять не последнее место в новой Италии, казался ей верхом мечтаний. Ее тяготила неустроенная, почти кочевая жизнь, которую вела семья по воле отца, материальная нестабильность — в доме вечно было то густо, то пусто, — жалкие хибары на окраинах, в которых они обычно селились.
Любимец мужчин и женщин — первые обожали его за неуемную склонность к авантюризму, а вторые за выразительные славянские глаза — отец снимал жилье на отшибе, среди пустырей или полей, чтобы одним махом убить двух зайцев: сэкономить на квартплате и иметь выгул для своих шумных блохастых подопечных. Соседи терпели беспокойного жильца, считая его чокнутым, власти ему не доверяли. Из-за своих антифашистских убеждений он не мог устроиться на работу, дрессировка собак — единственное, что ему оставалось. Впрочем, дело было не только в убеждениях, но и в характере: непредсказуемый, импульсивный, ненавидящий всякий порядок и дисцип- лину, он ни на какой серьезной работе долго бы не удержался.
Кармен страстно мечтала обосноваться в большом городе и, став синьорой де Бласко, смогла осуществить, наконец, свою мечту — переехать в Милан, зажить благополучной, респектабельной жизнью.
Ей надоело, что ее, пусть и добродушно, называли дочкой собачника, имевшего в округе репутацию драчуна и скандалиста. Конечно, это было преувеличением, но от Убальдо Милковича и вправду можно было ожидать любых неожиданностей.
Еще в двадцать первом году он сцепился на площади Мадцини перед кафе «Аполлон» с десятком фашистских молодчиков. Нескольких из них хорошенько отдубасил вместе с одним из своих пятерых братьев, остальные предпочли унести ноги. Усевшись после драки на один из уцелевших стульев, он как ни в чем не бывало заказал бутылку ламбруско из Кастельверто, своего любимого вина. Хозяин заведения даже не потребовал возмещения ущерба: такой великолепный спектакль стоил нескольких поломанных стульев! Но расплаты за дерзкий поступок избежать не удалось, и Убальдо Милкович провел два года в ссылке.