Джулия
Шрифт:
Они были ровесницами, но Амбра испытывала к Джулии не столько сестринские, сколько материнские чувства. Воинственная коммунистка, она всей душой была предана партии и безуспешно пыталась обратить Джулию в свою веру, приглашая на митинги и демонстрации. Своей семьи у нее не было, если не считать старенького отца, за которым она терпеливо ухаживала, и весь запас нерастраченной любви Амбра отдавала Джулии и Джорджо. Мальчика она любила, как родного сына, потому что помогала Джулии растить его с пеленок. Вечно что-то жующая толстуха, она была не по комплекции подвижной и живой. Всегда веселая, она умела
— Я хотела узнать, как ты съездила, — сказала Амбра. — Да, чуть не забыла, в духовке тунец под соусом, разогрей и поешь. Ну что, перезахоронили твоего дедушку? Представляю, до чего это было торжественно! Как-никак знаменитый партизан.
— Да, очень торжественно. Все прошло хорошо. Спасибо за еду, ты мне не дашь умереть с голоду. Скажи, пока ты здесь была, никто не звонил?
— Никто. Ты ждала важного звонка?
— Нет, я так просто спросила. С наступающим тебя!
— Спасибо, Джулия! Тебе всего-всего хорошего, еще перезвонимся. — И Амбра повесила трубку.
Иногда Джулия не видела Гермеса целыми днями, но она знала, где его найти. Он мог звонить утром, когда был сломан телефон, Джулия не исключала такой возможности, однако от этого было не легче. Вроде бы сегодня и не понедельник, и не тринадцатое число, а день — хуже некуда. Как начался плохо, так и идет наперекосяк. Скорей бы уж он кончился, а с ним и этот год тоже.
Чтобы немного успокоиться, Джулия решила принять ванну. Горячая, приятно пахнущая бадусаном, вода доставила удовольствие, но успокоения не принесла. «Где ты, Гермес? — повторяла про себя Джулия как маленькая девочка, мечтая о том, чтобы он сейчас вошел в дом, и она бросилась бы в его объятия, ища защиты, тепла, любви. — Он должен вот-вот появиться, — твердила она, — он обещал, что Новый год мы встретим вместе».
Вытираясь после ванны, она задержала руку на груди, где выделялся еще свежий рубец; ей вдруг захотелось удостовериться, действительно ли под ним больше нет того твердого узелка, который Гермес обнаружил, когда они предавались любовным ласкам в парижской гостинице. Но пальцы, едва коснувшись рубца, сами отскочили в сторону — страх оказался сильней любопытства.
Нервы ее были напряжены до предела, в душе поднималось глупое отчаяние. Ей казалось, что она, как пойманная птица, бьется в силках. Почему-то вспомнились альбатрос Бодлера, черноголовка Пасколи из «Поверженного дуба», раненая ласточка, чайка, измазанная нефтью. Потом чередой пошли самые тяжелые воспоминания ее собственной жизни: смерть дедушки, аборт, крик Джорджо, упавшего с велосипеда, операция.
Ее мрачные мысли прервал телефонный звонок.
— Джулия, наконец-то! — Громкий голос подруги Габи болезненно отдавался в ушах. — Слушай, я тебе сейчас такое расскажу, ты упадешь!
— Может быть, в другой раз?
— Я что, не вовремя?
— Совсем не вовремя, — прямо ответила Джулия.
— Ну, знаешь! А еще лучшая подруга! — обиделась Габи. — Никакого сочувствия!
— Прости, но я сейчас действительно не в состоянии тебя слушать, — устало сказала Джулия и положила трубку.
Габи Габби, трижды замужняя, трижды разведенная, мать четверых детей, сексолог, директор консультационного центра по вопросам брака, ярая защитница свободной любви, трахалась (ее любимое словечко) направо и налево, объясняя это «страстью к коллекционированию мужиков». Потом она звонила Джулии и во всех подробностях описывала очередной «экземпляр». Чуть больше месяца назад она вызвала ее в кафе «Кова» на виа Монтенаполеоне, чтобы угостить капуччино и рассказать о последнем приключении.
Как давно это было, словно в другой жизни! Джулия смеялась, слушая сочный рассказ в манере Боккаччо.
— Тебе надо писать, — смеясь до слез, посоветовала она подруге, — твои книги будут настоящими бестселлерами.
Болезнь как водораздел прошла через ее жизнь. Теперь, вспоминая что-нибудь, Джулия не забывала подумать про себя: «это было до или это было после».
— Ну и накололась же я с этим Бертраном! — закричала в ту их встречу Габи на все кафе, едва Джулия появилась на пороге.
Благовоспитанные посетители с осуждением посмотрели в ее сторону.
Никого не замечая вокруг, она продолжала во весь голос:
— Ему тридцать четыре года, гонщик с десятилетним стажем, выступает за самые знаменитые конюшни. Он побывал и в «Вильямсе», и в «Брабхэме», и в «МакЛарене», и в «Феррари», второй раз женат, бабы от него кипятком писают.
Габи познакомилась с ним у приятелей и обалдела: прекрасный коллекционный экземпляр!
— Тебе удалось его заполучить? — с интересом спросила Джулия.
— Не перебивай, пожалуйста, сейчас все расскажу по порядку.
Небрежно распахнутое пальто из мягкой верблюжьей шерсти открывало молодую стройную фигуру. Не красавица в строгом смысле слова, Габи была необыкновенно привлекательна. Особенно хороши были волосы — длинные, густые, с изумительным медным отливом.
— Так вот, слушай, — забыв о своем капуччино, говорила Габи, сопровождая свой рассказ оживленной жестикуляцией, — я как глянула — вот это да! Начинаю охмурять. Вижу, объект проснулся, реагирует, еще немного, и брюки по швам лопнут. Ну да ладно, это все беллетристика, а дальше события развивались так: звонит он мне вдруг месяца через два и говорит, что будет в Милане и чтобы я приехала к нему в отель «Роза». Я быстренько подмываюсь и на всех парах туда.
Вхожу к нему в двухкомнатный люкс, а он по телефону говорит с менеджером «Феррари». Послал мне воздушный поцелуй и продолжает трепаться. Я прямым ходом в спальню — чего тянуть резину? Снимаю колготки и жду. Наконец входит. Ну, туда-сюда, начинаю его подогревать, ты знаешь, уж это я умею. А Бертран — куда он денется? — заводится все больше и больше. Только странное дело, почему-то не раздевается. Я на это сразу внимание обратила.
Короче говоря, оба мы уже горяченькие, и тут он расстегивает «молнию» на ширинке и достает свое приспособление, на вид, скажу я тебе, просто первосортное. Я предвкушаю, что сейчас он меня трахнет, а он, представь себе, корчит рожу вареной рыбы и начинает сосредоточенно мастурбировать. Я и ахнуть не успела, как он разрядил свой пулемет — такую очередь дал спермой, чуть в меня не попал, онанист несчастный! Нет, ты можешь себе такое представить? А потом заправил хозяйство в штаны как ни в чем не бывало и спрашивает: «Тебе понравилось?» Ты только подумай, а? Ничего себе пилот «Формулы-1»!